Priscila Bittencourt

Ракель, 34 года, втирает мазь в спину матери в доме с треснувшим кувшином на кухне. Форталеза. Окна закрыты зелеными ставнями, но жабрами впускают крики уличных торговцев. Радио бубнит про футбол. Конверт с печатью из Жерикоакоары падает на пол: «Если он умер, зачем писать?» — мать хрипит, разминая бумагу в кулаке. В больничной раздевалке Ракель находит смятые рецепты в кармане халата. «Карлу, морфия нет?» — «Спроси у воров в мэрии», — санитар бросает шприцы в металлический ящик. Пациент с
Ирена, рыжая 13-летняя девочка в потертых джинсах, переезжает с матерью-одиночкой в квартиру на окраине Сан-Паулу. На лестничной клетке она сталкивается с соседкой — другой Иреной, в очках с толстыми линзами, которая тащит сумку с библиотечными книгами. «Тоже Ирена? Серьёзно?» — хрипло смеется рыжая, поправляя майку с выцветшим принтом рок-группы. Девочки начинают встречаться у старого кинотеатра «Кариока», где обмениваются комиксами: одна рисует мрачноватые скетчи с монстрами, другая цитирует