Саюри Ёсинага

Юкио, начальник станции с пятнадцатилетним стажем, каждое утро обходит платформу с фонарём, проверяя рельсы на обледенение. В кассе Аяко, новенькая из города, пересчитывает сдачу, поправляя форменный берет. «Опять грузовик с углём застрял на переезде», — бормочет Юкио, доставая рацию. Местный рыбак Танака, привычно опаздывая на электричку, суёт в окно Аяко свёрток с сайрой: «Жене передашь? Она на ярмарке до вечера». В обеденный перерыв сотрудники греют ладони над чайником, слушая, как ветер
В Раджагрихе, под проливным дождем, Сиддхартха спорит с аскетом Аджитой у глиняных кувшинов с водой. — Ты говоришь, страдание прекратится, если отказаться от желаний? — Аджита бросает горсть пыли в ветер. — Тогда зачем ты ешь раз в день, а не раз в неделю? Сиддхартха молча поправляет влажное одеяние, запах мокрой шерсти смешивается с ароматом жасмина из сада царя Бимбисары. Рядом, служанка Суджата краем сари вытирает лицо ребенка, кричащего из-за грома. К вечеру Сиддхартха уходит в лес строить
Знаешь, как иногда кажется, что мир вокруг буквально рушится? Вот представь: древняя Индия, солнце палит так, что трескается земля, а люди… Боже, эти люди. Они уже не живут — выживают. Голод, бесконечные войны между какими-то царьками, а сверху ещё эта кастовая система, которая давит, как каменная плита. Не жизнь, а ад кромешный. И все как будто смирились — ну да, так уж устроено. А потом вдруг — бац! — рождается этот парень, Сиддхартха. Принц, между прочим. Роскошь, дворцы, всё такое… Но он же
Представляешь, женщина убила мужа — и её на смерть упекли… Жуткая история, правда? А детектив Идзава вляпался по уши — распутывает эту гребаную паутину, где всё сплелось: любовь, которая больше на одержимость смахивает, куча кровищи, вранья… И ведь за каждым поворотом — новая подлость. Чувствуешь, как от всего этого мурашки по спине? Вот честно — иногда кажется, будто они все там, в этом деле, просто с ума посходили. То ли от ревности, то ли от того, что любви не хватило… А Идзава-то копает,
Знаешь, иногда кажется, будто история — это просто сухие даты и цифры. Но если вдуматься, за ними же живые люди, эмоции, адреналин… Вот, например, 1937-й. Японцы под Тяньцзинем врубились в драку с китайцами — тихий ужас, а ведь это только начало. А в декабре Нанкин пал… Жуть, да? А в Токио-то народ ликует, флажками машут, сакуру в волосы вплетают — мол, наша армия непобедима! Ну как дети, правда? Торжествуют, не зная, что война — она как цунами: сначала отлив, а потом накроет так, что не
Знаете, иногда кино заставляет не просто смотреть, а чувствовать кожей — вот эта картина из той самой категории. Представь: два брата, кровь от крови, а война раскидала их по разным концам ада. Один где-то в грязи окопов мечтает о рисовых полях дома, другой в дыму сражений пытается не сойти с ума от звуков артиллерии. И ведь оба даже не подозревают, что их личная драма — всего лишь винтик в жерновах истории, которая перемалывает уже пятое поколение семьи… Меня больше всего цепляет, как режиссёр