Доминик Хорвиц

Феликс Круль, сын обанкротившегося фабриканта из Франкфурта, втирается в доверие к гостям отеля *Zum Goldnen Hirsch*, где подрабатывает посыльным. Он подделывает письмо от директора гимназии, чтобы избежать экзаменов, а потом уговаривает старую клиентку Лизу Вальтер купить ему костюм: *«Вы же видите — я не вру. Посмотрите на мои руки. Разве они созданы таскать чемоданы?»* — говорит он, протягивая ладони с мозолями от верёвок. По вечерам Феликс пробирается в бар на Шпреевальдштрассе, играет в
Знаешь, что самое жуткое? Когда смотришь на экран, а там 1994 год — Руанда, солнце палит, птицы поют как ни в чём не бывало. А в это время... Три месяца кошмара. Сосед режет соседа мачете, дети прячутся в выгребных ямах — и всё потому, что в паспорте написано «тутси» вместо «хуту». Цифры вообще в голове не укладываются: от шестисот тысяч до миллиона. Это как если бы каждый день исчезал целый городок. А всё это — через глаза какого-то британского учителя-идеалиста, который приехал «помогать» и
Зима 42-го. Сталинград — даже назвать это городом язык не поворачивается. Груда щебня, пепла да искореженного металла. Немцы, те самые «непобедимые», застряли тут как в проклятом капкане. Элитный взвод? Ха, через пару дней от них осталась горстка оборванцев — лица в копоти, шинели ледяной коркой. Выжившие больше похожи на призраков, чем на солдат. Представляешь: свист пуль, который въедается в мозг, а «катюши» воют так, будто сама земля плачет. Мороз — пальцы примерзают к винтовкам, а горячее