Eyal Shikratzi

Лия Коэн, дочь владельца пекарни на улице Бёрнхайм во Франкфурте, каждое утро раскладывала корзины с халой и маковыми рогаликами. Ее столкнул с тротуара Йонас Брауэр, немецкий механик, спешивший в гараж отца — мастерскую с запахом солярки и старыми Opel на подъемниках. «Ты раздавил мои бублики!» — крикнула Лия, поднимая рассыпанный мак с асфальта. Йонас, поправляя заляпанный маслом шарф, пробормотал: «Если бы они были кошерными, может, не рассыпались». Она бросила ему в спину смятый бумажный
Лиора, с резинкой в волосах, запачканной соевым соусом, переругивается с клиентом в суши-баре на хайфском порту. «Лосось сегодня как из микроволновки?» — бурчит мужчина в потёртой кепке. «Вчерашний, из Норвегии, — огрызается она, — хотите свежее — идите в море ловить». Эрез, её сосед по обшарпанной пятиэтажке в районе Неве-Давид, ковыряется в двигателе Subaru 1993 года, купленной на сбережения от ремонта мопедов. Его босс Моти, с сигарой в зубах, орет со двора мастерской: «Если к вечеру не
Йонатан, 19 лет, из Тель-Авива, каждое утро покупает халу на рынке Кармель, пока его сосед Амит шутит про крошки в бороде. В Бруклине, Майлз, сын еврейского иммигранта, чинит старый Ford Mustang в гараже, заваленном банками из-под «Dr. Brown’s». Их жизни пересекаются через письма: йешива Йонатана организует переписку с диаспорой. «Ты вообще знаешь, что такое шаббат?» — Майлз сморщил лоб, разглядывая открытку с рисунком меноры. «У вас там только пустыни и танки?» — Йонатан закатывает глаза,