Татьяна Назарова

В Питере, осень 93-го. Андрей, студент-третьекурсник политеха, живет в общаге на Выборгской — комната с треснувшей штукатуркой, вечно запотевшее окно. Каждое утро сосед Вадим стучит в стену железной кружкой: *«Вставай, электричка через полчаса»*. На лекциях Андрей рисует в тетради черепа — не может отвлечься от звонков матери из Твери: *«На почте опять квитанции на квартиру потеряли… Ты хоть
Знаешь, смотришь порой кино — и вроде бы начинается как стандартный детектив: нашёл следователь Муромцев какую-то халтуру участкового, ну, типа, взялся раскручивать — ан тут вылезают целые схемы из теневого бизнеса. Серьёзные дядьки в дорогих пальто, конверты с деньгами, всё как положено. Но! Тут вдруг — бац! — параллельно начинает всплывать какая-то средневековая история с алхимиком. Типа, врач
Слушай, вот смотрю я этот фильм — и понимаю, будто в грудь камнем упало. Ну, знаешь, когда главного героя, обычного парня, в штрафбат вжаривают… Без предупреждения, без «собери вещички». Просто — раз! И ты уже не человек, а пушечное мясо. И что ты думаешь? Вместо фронтовой романтики — ад на земле: грязь по колено, командиры, которым плевать, жив ты или сдох, а вокруг такие же потерянные, как
О, этот фильм... Знаешь, иногда случайно натыкаешься на что-то такое, что будто за руку хватает и не отпускает. Вот как тут. Сюжет вроде простой — про людей, землю, какие-то бытовые драмы, но как же это подано! Такая глубина в мелочах: взгляд героини, когда она стоит у окна, или как ветер колышет занавеску в пустой комнате... Боже, это же чистая поэзия в кадре, а не кино! Честно, первые минут