Мария Луиза Мендонса

Горацио таскает ящики с тилапией на рынке в Сантусе, вонь от чешуи въелась в кожу так, что даже после трёх душей мать ворчит: *«Parece que você nasceu num peixe»*. По вечерам он забирает младшую сестру Мариану из школы на углу Руа-да-Прая, где подростки в рваных шортах торгуют пакетиками с порошком. В пятницу, когда зарплату задерживают, Горацио крадёт банку сардин у слепого продавца Жуакима — тот хватает его за запястье, шепчет: *«Não é seu destino, menino»*, но отпускает. Дома, за шторой из
Камила, журналистка из Сан-Паулу, врывается в редакцию на улице Аугуста, скидывает рюкзак с потрёпанным блокнотом и кричит Родриго: «Твой заголовок — мусор! Вместо анализа безработицы ты пишешь про «шокирующие фото звезды»!» Он, не отрываясь от монитора с уведомлениями о подписках, бросает: «Люди кликают на эмоции. Где твой прагматизм?» Её стол завален распечатками интервью с учителями на забастовке, его — фотками светских вечеринок. В перерывах она пьёт кофе без сахара из треснувшей кружки, он
Знаешь, есть такой персонаж — гений-учёный, но вечный лузер. Вот только жизнь у него, как проклятие, не сложйлась. Двадцать лет назад его публично унизили, да так, что он и любовь свою потерял — ту самую, единственную. Представляешь, два десятилетия тащить этот груз? Сердце ноет, а в голове только: «А что, если бы…» И тут — бац! Его же собственное изобретение, над которым все смеялись, внезапно запускает временно́й кавардак. Нырнул в прошлое, попытался всё исправить, наивный… А вернулся —
Знаешь, иногда кажется, что ад — это не где-то под землей, а вот он, рядом. Представь бразильскую тюрьму, где даже стены воняют отчаянием. Карандиру — это не просто клетка для людей. Тут грязь такая, что плесень кажется деликатесом, охранники смотрят на тебя как на мясо, а про права человека смеются в лицо. Да там, наверное, санитарные нормы хоронили ещё при закладке фундамента! И ведь всё это не просто слухи. Как-то раз заключенные, доведенные до края, взорвались бунтом. А власти? О, они