Шимон Мимран

Даниэль, 17 лет, протирает стойку в кафе «Эльга» на окраине Тель-Авива, краем глаза следит за старым пианино в углу зала. Каждую ночь, после смены, он пробирается в подвал с протекающими трубами, где хранит ноты Шопена, обернутые в газету *Haaretz*. «Опять за своим?» — хрипит отец, застукав его за разбором этюда. «Лучше бы в Technion поступал, а не в пыли копался». Даниэль молчит, прячет посиневшие от холода пальцы в карманы потрёпанной куртки. По воскресеньям он тайком играет на набережной
Знаешь, иногда кино показывает то, о чём в жизни даже думать страшно. Вот смотришь – а там парень из Палестины, обычный студент, и израильский адвокат, который, кажется, с рождения должен его ненавидеть. И они... Что? Общаются? Дружат? Даже не знаю, как это работает. Серьёзно, как эти двое вообще разговаривают без того, чтобы не кинуться друг на друга с кулаками? Меня до дрожи пробирает, когда вспоминаю их диалоги – такие простые, будто они не из враждующих лагерей, а соседи по лестничной
Знаешь, как бывает — живешь себе спокойно, а потом бац! Вся жизнь переворачивается. Вот у Эли, обычного двенадцатилетки, так и случилось. Его папа — крутой архитектор, все уважали, а тут вдруг... взяточничество, арест прямо на глазах у сына. Представляешь, каково это — смотреть, как твоего отца уводят в наручниках? А потом еще и школа: сплетни, косые взгляды, шепот за спиной. Газеты раструбили, конечно — сенсация же! Но Эли-то точно знает: папа не мог. Ни за что! Вот только как это доказать