Леонид Эйдлин

Анна, в платье с выцветшими розами, каждое утро ставила самовар, пока Николай чинил развалившийся забор. «Сколько можно латать эти дыры? — бросала она, завязывая фартук поверх старого свитера. — В школе опять за квартиру просят, а у нас…» Николай молча стучал молотком, гвозди падали в подмерзшую грязь. Вечером, когда в печке трещал последний уголь, он рылся в ящике с инструментами, вытаскивал
Знаешь, есть такой сериал, который цепляет не пафосом, а какой-то тихой правдой жизни. Представь: старый московский храм, почти руины. Стены облупленные, крыша протекает — в общем, грустная картина. Но вот появляется батюшка, отец Георгий. Не супергерой в рясе, а обычный человек, который просто решил: «Нет, так нельзя. Надо спасать». И ведь начал с нуля! Собирал пожертвования копеечные, сам,
Знаешь, как бывает? Вера — та самая медсестра из нашей больницы — осталась одна. Муж ушёл, оставив пустоту и кучу вопросов. А подружки тут как тут: «Давай устроим ему ад! Подкинем какую-нибудь гадость, пусть вернётся!» Но Вера... Ну, она же не такая. Честная до кончиков пальцев, верит, что всё решается само, без этих игр. «Не моё это», — говорит, а глаза грустные. И ведь правда — зачем насильно
Знаете, есть такой фильм про трёх подруг в старом русском городе — добрячки, смешливые, все незамужние, и всем уже за тридцать. Ну типичные «ягодки опять», как бабушка моя говорила. И тут — бац! — в их тихую жизнь врывается цирк. Не какой-нибудь, а с силовым жонглёром Валерианом, который селится к одной из них. Представляете? Мужик с гирями и прошлым! А самое то, что он сперва даже не узнаёт в
Знаете, как Ленин в Париже оказался? Ну, не в самом городе, а под ним — в какой-то деревушке Лонжюмо. 1911 год, представляете? Организовал там школу для своих большевиков, типа курсы повышения революционной квалификации. Вообще, смешно: Париж — город-то богемный, романтичный, а он в глуши лекции читает про классовую борьбу. Думаю, местные жители наверняка глаза таращили: «Что это русские опять