Станислав Рубенчик

Лена, 23 года, в заношенном свитере, протирала спиртом станок в цеху №4. Сергей, ее муж, грузил ящики с болтами у входа, бросая через плечо: «Смену задержим — премию срежут». Вечером в хрущевке, за стенкой плакал соседский ребенок, Лена нашла под кроватью жестяную коробку. Внутри — письма 1943 года от незнакомого солдата и красную ленту с вышитыми инициалами «М.К.». На рынке у ларька с радиодеталями старуха в платке потрогала ткань, буркнула: «За такую древность пятерку дам, не больше». Сергея
Оксана, в розовой кофте с выгоревшими локтями, пересчитывала сдачу в пустом магазине «Світанок», когда в дверь вошел Марко. Его кожаная куртка скрипела на поворотах, как старые половицы в доме ее бабки. «Слышь, соль есть?» — спросил он, разминая пачку «Примы» в кармане. Она кивнула на полку, где пыльные банки с огурцами соседствовали с пачками соли «Артемсоль». «Ты ж в Киев уезжал», — выдавила она, протирая прилавок тряпкой, пахнущей уксусам. Он рассмеялся: «Через семь лет зона как дом родной —
Марина, старшеклассница из Питера, нашла треснувшее зеркало в бабушкиной комодe на даче под Выборгом. Пыль на раме пахла затхло, а в отражении мелькала девушка в платье 80-х — Лиля. «Ты же видишь меня?» — голос звучал, будто из радиоприемника. Марина потрогала стекло, и Лиля схватила ее за запястье: «Давай поменяемся. Всего на день». На следующий вечер Марина проснулась в коммуналке на улице Рубинштейна — в теле Лили, 1986 год. В холодильнике стояли банки с солеными огурцами, а из соседней