Анна Казеяк

Кася, в белом халате с пятном от кофе на рукаве, листала истории болезней в подсобке. За окном моросил дождь, капли стучали по жестяному козырьку. «Ола, ты видела анализ Войцеха? Лейкоциты зашкаливают, а он твердит, что просто съел несвежий пирог с капустой», — бросила она через плечо. Михал, закатывая рукава, ворчал про сломанный аппарат ЭКГ: «Опять эти бюрократы из Варшавы задержали ремонт. Придётся слушать сердце старым фонендоскопом, как в семидесятых». На столе валялись обёртки от
Кася, 19 лет, в джинсах с выцветшими коленями, копается в подвале родительского дома в Гдыне. Находит под грудой старых газет 80-х дневник с обгоревшим углом — записи отца о «грузе с Борнхольма», который так и не доехал до порта. За ней в пыльном гараже следит брат Мацек, чинящий «Варшаву» с проржавевшим глушителем. «Ты в курсе, что он таскал контрабанду для Сташека?» — бросает он, вытирая руки об ветошь. Ночью они пробираются на закрытый причал: Кася светит фонариком на треснутые контейнеры с
Матеуш, парень в засаленной куртке, копался в двигателе «Полонеза» в гараже на окраине Познани. В кармане — смятая пачка «Мальборо», на столе — холодный чай в стеклянной банке. Клиентка в рыжем парике нервно спросила: *«Сколько еще?»* Он потянулся за ключами, и вдруг увидел вокруг нее зеленоватое мерцание, как от экрана старого телевизора. Позже, в «Жабке» — местном баре с линолеумом в трещинах — он заметил то же свечение у официантки. Проверил на соседском псе Борисе: тусклый желтый ореол.
Франтишек, кочегар на полуразрушенной железнодорожной станции под Белостоком, каждое утро поправлял ржавый котелок на голове, прежде чем растапливать печь. Его жена Зофья, с обветренными руками от стирки солдатского белья, нашла в подвале их дома еврейскую девушку Ханю — та пряталась за бочкой с квашеной капустой, обмотав лицо шалью с выгоревшими узорами. «Она до весны, не дольше», — буркнул Франтишек, разбивая лёд в ведре, когда Зофья поставила перед ним миску с пустой похлёбкой. Ханя молчала,
Агнешка, студентка-архивистка из Варшавы, обнаруживает в дедовом чердачном сундуке пачку писем на датском с пометкой "Копенгаген, 1943". В нижнем углу конверта — пятно от вишнёвого варенья и затертая подпись: "М. Йоргенсен". Среди бумаг — схема подземных тоннелей под районом Нёрребро и фото мужчины в униформе железнодорожника с ребёнком на руках. "Они не сожгли всё", — бормочет она, доставая билет на ночной поезд через Щецин. В купе делит бутерброд с колбасой с