Ёсихиро Фукагава

Харуто, студент третьего курса факультета дизайна, каждое утро покупает банку кофе из автомата возле станции Сибуя. В парке Инокасира он замечает девушку, которая неделями рисует один и тот же засохший куст сакуры. «Почему не найде́шь дерево посвежее?» — спрашивает он, поправляя очки, запотевшие от апрельского ветра. Сакура, не отрываясь от скетчбука, бросает: «Оно цвело, когда дед умер. Теперь жду, оживет ли снова». Её кроссовки в краске — охра и розовая акриловая размазана по шнуркам. По
Мао задерживал дыхание, разворачивая фиолетовую карту пациентки. В углу кабинета гудела кофеварка — третий эспрессо с утра. «Касуга-сан снова забыла принять таблетки от давления, — бросила медсестра Аяне, поправляя стетоскоп на шее. — Говорит, пустышки мешают смотреть ток-шоу». Мао щёлкнул шариковой ручкой, отмечая синяки под глазами у 72-летней Танаки: недосып из-за ухода за внуком-аутистом, а не деменция, как вписал стажёр. «Завтра приведите мальчика на осмотр», — попросил он, вытирая очки
Кирито Сато, хирург токийского госпиталя «Сэйроку», каждую ночь копается в архивах после смены. В пятницу, разбирая старые коробки в подвале, он натыкается на потёртую папку с надписью «Проект Хигана». Внутри — фотографии пациентов с идентичными шрамами за ухом, распечатки анализов с пометкой «Stage 3» и письмо 1998 года: «Если ты это читаешь, я уже мёртв. Они используют 4-й этаж». Медсестра Мари, застав его за столом с документами, щурится: «Опять про старые смерти? Главный сказал, те
Дзюнъити Татибана, осужденный за убийство сестры, втирает тряпкой ржавчину с прутьев своей камеры в блоке D. Его сосед, Горо Хасэгава, с шрамом через левый глаз, смеётся, наблюдая за этим: «Мягкие пальцы. Ты сдохнешь через неделю, если не научишься драться». Дзюнъити молчит, перебирая в голове обрывки воспоминаний — окровавленный нож в его руке, крики соседей, лицо следователя, бросившего папку на стол: «Признавайся, иначе сгниёшь здесь». По ночам сквозь вентиляцию доносится запах горелой