Николай Барышников

Сергей приезжает в Выборгский переулок спустя пятнадцать лет — старый дом с облупленной штукатуркой всё ещё стоит под клёном, ветки бьют в окна. Во дворе Марина, соседка детства, развешивает бельё. «Опять кирпичом заложили подвал, — говорит она, не глядя, — после твоего отца никто не решался». В гостиной пахнет сыростью и керосином: на столе оставлена недопитая бутылка «Столичной», а в углу валяется сломанный радиоприёмник. Сергей находит в комоде альбом с вырезками — газета 1998 года с
Евгений, суфлер в старом питерском театре, прячется за бархатной кулисой, поправляя потёртый блокнот. Его пальцы запачканы типографской краской с афиш, которые он клеит по утрам. «Слово „любовь“ — не „ловушка“», — шипит он актрисе Марии, когда та заикается в середине монолога. Она закатывает глаза, смахивая со лба пот платком: «Может, сам выйдешь и сыграешь?» Вечером, разбирая стопки костюмов, Евгений подслушивает, как Мария договаривается о встрече с режиссёром Виктором. Его ладонь сжимает
Знаешь, тут недавно услышал историю — в Москве создают спецотдел по расследованию жести, которая творится в госучреждениях. Ну, типа пытки, мордобой, стариков в домах престарелых ломают… Даже страшно представить, до чего люди иногда докатываются. И ведь это не какие-то маргиналы — сами следственные органы порой покрывают такое! Лично мне кажется, что отдел этот — как спичка в темноте. В теории — светит, на практике — его легко задуть. Силовики-то точно не обрадуются, когда начнут копать под их