Доменико Паолелла

Антонио, грузчик с генуэзского порта, заметил странные ящики с двойным дном среди партии оливкового масла. Его пальцы в пятнах мазута задели металлическую кромку, когда бригадир Риккардо крикнул: «Брось шататься, работай!». Вечером, за стаканом терпкого вина в баре «Молеке», он рассказал о находке сестре-швее Марии, чей брат Пьетро пропал неделю назад. «Ты опять лезешь, куда не просят», — прошипела она, доставая из кофты смятый лист с цифрами — обрывок счёта, найденный в кармане Пьетро. На
В Риме Антонио Бьянки, плотник с потрескавшимися от лака пальцами, каждое утро брал в руки краюху чёрствого хлеба, заворачивал в газету с заголовками о забастовках и шёл на фабрику «Феррари». Там Пьетро, его напарник с шрамом на щеке, сплёвывал в углу: «Опять снижают расценки — скоро на макароны не хватит». Сестра Антонио, Лидия, в платке с выцветшими розами, торговала баклажанами на рынке Кампо-деи-Фьори. «Две тысячи за кило? Да вы с ума сошли, синьора!» — кричал старик в помятом костюме,
Слушайте, я недавно наткнулся на один старый фильм… Ну, вы знаете, такие обычно показывают глубокой ночью, когда все нормальные люди спят. Там про этих монахинь в какой-то глухой итальянской деревушке — ох, ребята, это не ваш стандартный скучный исторический драм! Представьте: полуразрушенный монастырь, свечи, которые гаснут сами по себе, и тишина такая, что аж в ушах звенит. А потом — бац! — начинается такое, что волосы дыбом. Честно, я сначала думал: "Ну, опять про религиозные