В мире, где загадка и тайна становятся неотъемлемой частью повседневной жизни, появляется дуэт, который способен раскрыть даже самые запутанные дела. Когда на улицах города начинают происходить странные и необъяснимые события, к делу приступают две женщины, чьи методы работы полностью противоположны, но вместе они образуют идеальную команду. Одна из них — энергичная и независимая, способная
Детективное агентство Чтеца берётся за самые сложные и запутанные дела, которые даже полиция сочла безнадёжными. Его истинное оружие – не пистолет и не улики, а человеческие эмоции. Чтец — психолог с тонким чутьём и маниакальной увлечённостью, который видит скрытые мотивы там, где другие видят только факты. Его страсть – собирать чувства, «препарировать» их, добираясь до самой сути человеческой
Арина Захарова, всю жизнь посвятившая дому и семье, давно привыкла к роли незаметной домохозяйки. Её муж, Василий, открыто пренебрегает её мнением, и Арина покорно терпит, считая, что выбора у неё нет. Но всё меняется после аварии, в которой супруги случайно повреждают припаркованную машину. Пострадавшие выставляют счёт, и, чтобы покрыть долг, Арина устраивается горничной в дом предпринимателя
В заброшенной уральской деревне Глафира, 34 года, вскрывает старый чемодан отца, погибшего при странных обстоятельствах в 90-х. Под слоем пожелтевших газет находит конверты с переводами на имя незнакомой женщины из Твери. «Ты точно не мать ему заменяла?» — бросает она младшему брату Степану, который приехал после пяти лет молчания. Он, обжигаясь дешевым чаем из треснувшей кружки, достает из
Айгуль, 27 лет, до рассвета разбирала войлочную юрту в казахской степи под Астраханью. Отец, Ержан, с хриплым кашлем привязывал к старому «Уазу» клетку с беркутом: «Собаки опять овец растащили. Ищем к утру». Младшая сестра Жанар, обмотав шаль с выцветшими розами, пересчитывала вёдра с кумысом — одно треснуло, молоко сочилось в песок. Ветер гнал пыль с высохшего озера Баскунчак, смешивая с запахом
Анна, 32 года, бухгалтер из Одинцова, каждое утро заваривает растворимый кофе в синей кружке с отколотой ручкой. Дмитрий, её муж, инженер-энергетик, уже третий месяц ковыряется в разобранном паркете на кухне их хрущёвки. «Может, съездим в Суздаль на выходные? Там фестиваль меда…» — предлагает она, разглядывая пятно ржавчины на раковине. Он отмахивается: «Доделаю пол — тогда». Вечером она тайком
Антон Рязанов, тридцать два года, перебирал старые письма в съемной квартире на Литейном проспекте. В углу валялся рюкзак с билетом на поезд Москва-Вологда — туда он собирался завтра, чтобы найти дом своей прабабки, который та упоминала в дневнике 1943 года. На кухне соседка Лида, бывшая библиотекарь, пила чай с брусничным вареньем: *«Ты эти открытки с видами Архангельска в комиссионке на
Анна, в рваных кроссовках и потёртой куртке, пробиралась через заросли крапивы к заброшенной шахте «Черёмушка». В кармане гремела банка с монетами — копила на новые пуанты, но вместо танцкласса каждый вечер приходила сюда. «Опять за своим призрачным балетом?» — хрипел Максим, вылезая из разбитой будки сторожа. Он таскал сюда старые динамики, чинил их паяльником, украденным из школьного кабинета
Лёха приперся в городок через десять лет, когда мать схоронили. В квартире на третьем этаже — треснутый сервант, гора пустых банок из-под солений, на стене календарь с 2007-м. Сергей, бывший одноклассник, встретил его у подъезда с папиросой: «Фотку твою мать до последнего с постели не убирала. А ты — ноль звонков». В цеху завода, где Лёха искал документы на квартиру, мастер Вадим тыкал пальцем в
На окраине Нижнекамска, в промзоне за хлебозаводом «Рассвет», 23-летний слесарь Артём Козлов каждую пятницу приходил в полузаброшенный тир «Снайпер». Там он оттачивал меткость из дедовского «ИЖ-38», пока однажды не заметил за соседним стендом девушку в застиранной куртке с нашивкой «ОМОН». «Ты что, мишени с лицами начальства рисуешь?» — усмехнулась она, указывая на его мишень с силуэтом в
Анна, тридцать четыре года, обнаруживает две полоски на тесте в ванной хрущевки на улице Лермонтова. За окном — мартовская слякоть, а на плите подгорает гречка. Врач в консультации №5, Ольга Сергеевна, щелкает ручкой по бумагам: «Семь недель. Решайте быстрее, а то потом только кесарево». Дмитрий, ее парень-логист, в тот же вечер роняет ключи на кухонный стол: «Я не готов к такому. У меня
В заброшенном цеху на окраине Екатеринбурга Игорь Семёнов, бывший военный с шрамом через левую бровь, прячет под половицей потрёпанный блокнот с номерами счетов. На кухне хрущёвки его сестра Марина, в растянутом свитере и с сигаретой в зубах, достаёт из холодильника банку солёных огурцов: «Ты опять влез в это дерьмо?» За окном — февральская слякоть, лужи с масляными разводами. В тот же вечер у
Ольга, медсестра из районной поликлиники, случайно хватает чужой iPhone в аэропорту Шереметьево — её собственный кнопочный Nokia затерялся в сумке бизнесмена Артёма. Он летел на переговоры в Питер, она возвращалась с курсов повышения квалификации. Утром Ольга получает сообщение от его ассистентки: «Срочно подтвердите встречу с японцами!» Артём же, пытаясь дозвониться в больницу, слышит в трубке:
Лида, учительница из провинциального городка под Тверью, каждое утро варит овсянку на газовой плите, пока муж Сергей ворчит на сколотый край чашки. «Опять эта каша», — бросает он, застегивая спецовку с пятном машинного масла на рукаве. Их дочь Аня, пятнадцать лет, щелкает семечки у окна, за которым виден покосившийся забор и маршрутка с запотевшими стеклами. Вечером Лида находит в бабушкином
Знаешь, как бывает – кому-то в семнадцать лет хочется гулять до утра или влюбляться без памяти, а Женьке Сёминой не сиделось в детдомовских стенах. Забила на аттестат, на эти бесконечные "подожди ещё годик", и – хоп! – рванула в Москву с чемоданом карандашей и потрёпанным альбомом под мышкой. Ну а что? Рисовала-то она, говорят, так, что аж дух захватывало – небось с трёх лет краски
Представляешь, обычная девчонка из провинции — Лена, поёт себе в караоке, мечтает о сцене. И вдруг — бац! — её замечает столичный продюсер Георгий. Ну прям Золушка, да? Только вместо туфельки — контракт, а вместо принца — мужчина, который вмиг превращает её в Эвелину: гламурные платья, клипы, двое детей... Казалось, жизнь — готовый хэппи-энд. Ан нет! А потом — скрип. Как в старом ужастике, когда
Представляешь, жила-была девчонка Аня из какого-то захолустного городка — ну такая романтичная душа! Всё ей птички по утрам милее будильника, дождь по крыше — как песня, а вместо тусовок — мечты под одеялом. Чистая русалочка, только без моря и чешуи. А потом бац — тетя Маша, которая её растила, умирает, и наша Аня едет в Москву... Ну ты понял, классический «попробуй-выживи-в-каменныхджунглях». И
Знаешь, иногда жизнь подкидывает сюжеты покруче любого сериала. Вот представь: Лиле, 19 лет, бунтарка с вечным вопросом "кто я?", и Ирина, 38-летняя бизнес-леди, у которой, кажется, есть всё. Но это только на первый взгляд. Сначала они терпеть друг друга не могут — ну, типичное "ты слишком юная", "а ты слишком занудная". А потом... бац! Между ними возникает эта
Знакомьтесь, Петя – этот парень с провинции, который вломился в Москву с пустыми карманами, но с таким обаянием, что хоть в музее ставь! Ну правда, как он умудрился втереться в доверие к семье Лифановых и поселиться в их шикарной квартире – загадка. Может, глаза такие честные, а может, просто все москвичи вокруг слишком зациклены на своих делах, чтобы разглядеть авантюриста? А потом бац –
Знаешь, есть такая история про одну семью — Платон и Татьяна Лобовы, у них аж четверо детей! Старшая дочь, Люба, медсестра в маленьком городишке Ковригин. Живет с мужем Гришкой, который бизнесменом мелким крутит, и двумя близнецами-сорванцами — Петькой и Пашкой. Эти двадцать лет назад еще сопливыми подростками были, а теперь вроде как мужиками становятся — время-то летит, аж не верится! Но вообще
Вот, представляешь, 1800 год на дворе — Европа прям как пороховая бочка перед взрывом. Наполеон там крутит-вертит планы завоеваний, а семейные склоки ему как кость в горле — ну классика, правда? А у нас в России Павел I, тот вообще в тихом ужасе: двор кипит интригами, верных людей — кот наплакал. Суворова вызвал, типа «давай мириться, старина», а вышло как всегда — два упрямых старика, один