Марина, с резинкой в растрёпанных волосах, каждое утро выбегала из хрущёвки на Ленинском проспекте, чтобы успеть в школу — не свою, а восьмилетнего сына Вовки. Дима, её муж, три недели спал в кабинете на раскладушке: "Ты даже кофе перестала нормально варить, Марин. Всё как из микроволновки — пресное". После работы она гуглила "как разморозить мужа", параллельно размораживая
Антон, в рваной куртке цвета хаки, прячет пачку «Беломора» за отворот рукава. Его друг Олег, с татуировкой «Слава» на шее, разбивает яйцо о край печки в полуразрушенной хрущёвке под Донецком. «Опять свет вырубили», — бурчит Олег, помешивая консервированную тушёнку. Антон молча достаёт из рюкзака патроны, завернутые в газету с заголовком о переговорах в Минске. За окном — перепаханная воронками
Лера приезжает в Нижнеозёрск на автобусе с потёртыми сиденьями, пахнущим бензином и мокрым снегом. В кармане её джинсовой куртки зажат ключ от дома на улице Гагарина, 14 — одноэтажный сруб с покосившимся забором. Отец Николай, в засаленной спецовке с завода «Красный пролетарий», разогревает щи в алюминиевой кастрюле. «Мама просила передать тебе коробку», — бросает он, указывая лопаткой на шкаф с
Лика, бухгалтер из офиса на Ленинградском проспекте, находит в бардачке мужа Сергея чужую помаду — ярко-розовую, с надписью «Rimmel». В тот же вечер подглядывает за его перепиской в телеграме: «Привези шампанское, как в прошлый раз» от незнакомого номера. На кухне хлопает дверцей холодильника, достаёт банку солёных огурцов и решает действовать. Утром, пока Сергей в душЕ, пробивает номер через
Антон, бармен в «Каравелле», каждую пятницу наблюдал, как пара из колледжа танцует у стойки. Марина, в потёртых кроссовках и с пакетом учебников, однажды толкнула ему стакан с апельсиновым соком: «Попробуешь? Только не разбей бокалы». Тренировались в подвале на Ленинградской, 12 — там пахло сыростью, а зеркало треснуло ещё в прошлом сезоне. «Раз-два-три… Нет, смотри на плечо, а не на ноги!» — она
Марина, бухгалтер из Нижнего Новгорода, застряла в плацкарте поезда Москва–Петербург. Рядом устроился Александр, инженер-строитель с потрёпанным рюкзаком, где торчала пачка сигарет «Беломор». Она достала бутерброд с колбасой, завернутый в газету «Комсомолка», он предложил поделиться термосом с чаем: «Сахар уже насыпан, не отравите». За окном мелькали заснеженные поля, а проводница с хриплым
Саша, худой парень в очках с треснувшей дужкой, первым притащил в школьный подвал стол с оторванной ножкой. Лера, рыжая с вечным блокнотом в руках, разложила на нем самодельные карточки с вопросами: «Пятый вопрос — про Гоголя. Кто помнит, в каком году сожгли второй том?» Витя, в кроссовках с отклеенной подошвой, хрипло бросил: «1845, но это не точно», пока Костя ковырял скотч на гитаре, а Настя
Сергей вытащил из кармана смятый компас, стрелка дёргалась возле треснувшего стекла. Вертолёт упал в пяти километрах от зимовья — об этом напоминали ожог на ладони и тупая боль под рёбрами. В избушке пахло сыростью и керосином: ржавая буржуйка, ящик с пустыми консервными банками, на полке засохший хлеб, обгрызенный мышами. «Эх, печка-матушка, не подведи», — прошипел он, разжигая щепки от
Лена, медсестра из районной поликлиники, нашла в старом серванте отца потёртый конверт с фотографиями восьми незнакомцев. На обороте — синими чернилами: «Кладбище у реки, ищи под осиной». В тот же вечер её сосед Геннадий, таксист с перегаром, принёс ключи от заброшенной дачи на окраине: «Твой батя перед смертью торопился, всё твердил — не путай нитку». На кухне, где пахло жареной картошкой, Лена
В душной квартире на Выборгской стороне Владимир Ильич, в стоптанных ботинках, расхаживает между столом с картами и самоваром. Зиновьев, облокотившись на подоконник, мнёт папиросу: *"Володя, финская граница — два дня на лошадях. Сейчас или никогда"*. Надя, перебирая стопку листовок у печки, вставляет: *"В Швейцарии хоть сыр есть, а здесь — опять селёдка"*. За окном — грохот
Анна, аптекарша из Екатеринбурга, живет в хрущевке с треснувшим подоконником. Каждое утро она раскладывает коробки с «Глицином» и «Цитрамоном», пока соседка тетя Зина не заходит поболтать о больных суставах. В четверг к витрине подходит Дмитрий, электрик с обгоревшими пальцами, просит таблетки от давления для матери: «Она у меня, как чайник, — шумит, пока не выключишь». Анна протягивает упаковку,
Светлана, 23 года, певица из провинциального театра под Новосибирском, получает роль Виолетты в «Травиате» после внезапной болезни примы. В гримерке с отслоившейся краской на стенах она пьет растворимый кофе из треснувшей кружки, пока режиссер Артем, в растянутой водолазке, ставит условие: «Споешь на премьере — контракт продлим. Не справишься — ищи другую работу». Ночные репетиции в зале с
