Ольга в резиновых сапогах тащит вёдра с помоями за столовой, где треснувшее окно заклеено скотчем. Катя в рваных перчатках разгружает консервы из «Буханки», ворчит: «Опять тухлятина, а нам жрать». Настя гладит чужое бельё в прачечной, слушает радио с треснувшим динамиком — местный диджей путает названия посёлков. Вечером в комнате-общежитии с облупившимися обоями Ольга прячет под матрас конверт с
Юта застрял в лифте офисного здания на Синдзюку, когда встретил Аой — она нервно теребила прядь волос, пахнущих грушевым шампунем, и повторяла: «Опять застряли? В прошлый раз я опоздала на презентацию из-за этого ящика». Он узнал её — та самая девушка с третьего этажа, которая всегда брала латте без сахара в автомате. Через сорок минут, пока техники копались в механизме, они говорили о пятнах от
Лиор, худой парень в потертой куртке, копался в старых коробках на чердаке дома в Хайфе, когда нашел потрепанный дневник с пометкой «1987». На первой странице — схема тоннеля под цементным заводом, где его отец когда-то работал. В кафе «Элия» за углом он показал находку Майе, своей соседке: «Там отметки, как выводить технику ночью. Думаешь, это про утечку химикатов?» Она перебила, перелистывая
Такуми, худощавый иллюстратор с синими прядями в волосах, копался в стопке эскизов у окна кафе в Сибуе. На столе — чашка остывшего латте с отпечатком губной помады и блокнот, где поверх набросков двух мужчин в порванных рубашках корявыми буквами было выведено: *«Почему они не понимают? Это же просто истории…»*. За соседним столиком Рен, в очках с толстой оправой и клетчатой рубашке, закатывал
Томас Краниц, владелец крохотной мастерской по ремонту часов на окраине Берлина, влез в долги после неудачной ставки на скачках. Его клиентка, пожилая фрау Эльза из соседнего дома, потребовала вернуть 5000 евро, которые одолжила ему под залог именного кольца. «Либо деньги к пятнице, либо я расскажу твоей матери, как ты продул её фамильную реликвию», — бросила она, хлопнув дверью магазина. В
Лукас, 17 лет, чистит ржавчину с цепи на велосипеде возле киоска с *акараже* в фавелах Сан-Паулу. Его сестра Изабела, в потёртой кожаной куртке, тычет пальцем в список имён на обрывке газеты: «Карлос Алмейда, агент федеральной полиции. Он брал взятки у наркобаронов в 2018-м. Ты уверен, что этот файл не фейк?» Лукас хрипит, вытирая масло с рук о джинсы: «Если данные с серверов мэрии слили, почему
Олег приехал в деревню Светлое после того, как умер его дед. В доме пахло затхлостью и пеплом — печь не топили с зимы. На кухонном столе нашел потрескавшийся самовар и пачку писем 40-х годов, перевязанных шпагатом. «Опять эти ветки засыпали весь двор…» — пробормотал он, глядя в окно на берёзы, почти придавившие крышу сарая. Ирина, соседка, принесла банку солёных огурцов: «Дед всё твердил — рощу
Ли Вэй, слесарь с потрескавшимися от смазки пальцами, каждое утро пробивал табель на заводе в районе Баоань. В обеденный перерыв он делил с коллегой Чжан Ху вонючие паровые булочки, обсуждая, как в субботу сгонять в подпольный бар за портвейном. «Ты опять проспишь смену, как в прошлый раз», – хрипел Чжан, вытирая ладонью жир со лба. Вечером, разбирая коробку с вещами умершего соседа по общежитию,
Итан, 12 лет, живет в рыбацком городке Грейс-Харбор, где каждый четверг пахнет копченым лососем и ржавыми сетями. За старым маяком он находит треснувшее яйцо с алыми прожилками — внутри шевелится что-то чешуйчатое. «Ты же не сожжешь мне брови, да?» — бормочет он, заворачивая находку в свой потрепанный рюкзак с нашивкой «Клуб юных геологов». Дома, между банками консервов и радиоприемником отца,
В старом районе Риги, за прилавком семейной пекарни «Зилес», 23-летний Эдгарс Крастс дробит лед для окрошки, пока мать ворчит на счетчик за газ. По вечерам он тайком чинит «Волгу» 1978 года, оставшуюся от погибшего отца-дальнобойщика. Соседка Марта, бывшая учительница химии, приносит ему банку варенья из ревеня: «Твой старик бы гордился. Только глушитель тут… как у танка». Через три дня Эдгарс
Чхатрасал, пятнадцатилетний парень из деревни под Раджастаном, каждое утро начинал с тренировок с отцом — Чатрой Салом, чьи руки были покрыты шрамами от старых сражений. Вместе они чистили кукурузное поле, а по вечерам отец показывал ему приёмы с *гада* — тяжёлой деревянной палкой. «Когда я уйду, ты станешь щитом для матери и сестры», — говорил он, поправляя тюрбан на голове сына. Лалита, мать
В хрущевке на окраине Нижнего Новгорода 34-летний электрик Сергей Малышев находит в почтовом ящике конверт с фотографией своей дочери-подростка Кати, снятой через окно школы. На обороте — пятно от подсолнечного масла и номер телефона. «Ты ж за газ не платил три месяца, — бормочет он, разминая в руках счет за коммуналку, — причем тут Катька?» Вечером, пока жена Марина разогревает борщ, Сергей
