Элла, 27 лет, в синем фартуке с пятном от карамельного сиропа, разгружает поднос с грязными чашками за стойкой кофейни *Bean & Leaf*. Запах пережаренных зерен смешивается с ароматом её дезодоранта-спрея. В дверях — Лиам, 29, в мятом пиджаке из комиссионки, с рюкзаком, заляпанным наклейками панк-групп. «Можете добавить двойной шот?» — кивает на меню. Она поправляет карандаш, заколовший пучок
Эмир, 32 года, часовщик из переулка за Гранд-базаром в Стамбуле, каждое утро поправлял очки с изолентой на дужке и открывал лавку, заваленную коробками от старых радиодеталей. Его сестра Лейла, медсестра в муниципальной больнице, забегала к нему перед сменой, оставляя на столе бумажный стаканчик с кофе и бублик с кунжутом. «Опять спал тут?» — бросала она, указывая на смятую куртку в углу. Он
Лейла, в потёртом платье с выцветшими розами, протирала полки в лавке отца. Мурат, с лупаой на лбу, чинил карманные часы 1890 года — клиент из Бейоглу ждал до вечера. «Университет… Это для девушек с холмами в фамилиях, не для нас», — бросил он, не глядя, когда дочь спросила про вступительные экзамены. За окном, на мостовой Кадыкёя, продавец симитов кричал «Тазе!», а Лейла, стирая пыль с медного
В Кройцберге, на углу Ораниенштрассе, Бруно Мюллер, 34 года, слесарь с татуировкой *"Eigensinn"* на запястье, воровал кабели из полуразрушенной стройки. В рюкзаке за спиной — пачка писем от бывшей жены Юлии, которые он не открывал с зимы. Его соседка Лена, студентка-архитектор, случайно застукала его за этим, когда выносила мусор: *"Опять твой *Scheiße*, Бруно? Через неделю
Линь Сяо, младший аналитик в пекинском стартапе, потеряла работу после того, как компания свернула проект. Вместо поиска новой должности она купила билет на ночной поезд до деревни в Юньнани, где жила ее тетя. На вокзале, протискиваясь с чемоданом через толпу, она задела мольберт мужчины в запачканной краской куртке. «Извините, я...» — начала Линь, но он перебил, не отрываясь от эскиза: «Здесь
Дюко, в засаленном фартуке с карманом, набитым гайками, копался под раковиной, где из трубы сочилась вода цвета ржавчины. «Она верещит, как моя тетя в день распродаж», — бормотал он, вытирая лоб кленовой веткой, валявшейся на полу вместо тряпки. Рой, в очках с одним стеклом, сидел на кухонном столе, методично чистил картофелину ножом для масла. Картофель оказывался ластиком — стружка падала на
Марко, реставратор с засохшим пятном синей краски на рубашке, нашел трещину в стене церкви Сан-Карло алле Кватро Фонтане, пока чинил лепнину. Внутри — потрескавшийся свиток с чертежами фонтанов XVII века. «*Санта мадонна, тут всё Треви не так построили*», — пробормотал он, вытирая о джинсы известковую пыль. В это же время София, бариста из кафе возле Кампо-деи-Фьори, вытащила из сломанной
Лера, 17 лет, живет в Йоханнесбурге в квартире над автомастерской отца. Каждое утро она прячет блестящие походные сапоги под кроватью, чтобы Сэм, ее отец, не увидел: *«Опять эти танцы с палками? Найди нормальную работу»*, — ворчит он за завтраком, разминая больное плечо. По вечерам Лера тренируется в гараже с подругой Золой, повторяя движения из роликов американских колледжей. *«Нас всего трое, —
На заброшенном этаже городской больницы в Нижнекамске лаборантка Света, 34 года, вскрыла конверт с маркировкой «4-». Внутри — образец крови с аномальными лейкоцитами и распечатка смс: *«Сожги всё. Толян»*. За стенкой трещала рация санитаров — обсуждали труп в лифте. Игорь, хирург с тремором в левой руке, застал её за стиранием данных с термостата. «Ты знаешь, что это контрактники с полигона?» —
Ли Вэй, инженер из Нанкина, каждое утро покупал кофе в ларьке у станции метро «Цзиньмао». В четверг он не заметил Сяо Линь, которая сидела на скамейке с блокнотом, зарисовывая облака. Его портфель задел её стакан, коричневые пятна поползли по наброскам. «Можете хотя бы не дышать, когда разрушаете чужое?» — она вырвала лист, скомкала. Он молча достал визитку: «Закажите новые краски, я оплачу». На
Лив, 22 года, студентка-археолог из Осло, нашла в расщелине возле Согне-фьорда потёртый медный амулет с рунами. На обратной стороне — пятно, похожее на засохшую кровь. В тот же вечер её сосед Эйрик, водитель грузовика, разбил зеркало в гараже, случайно задев его ящиком с треснувшими керамическими чашками. "Чёрт, опять эти проклятые углы", — пробормотал он, подбирая осколки. Через три
Михаэль втискивает руки в перчатки, пока отец Рольф ковыряет ключом в карбюраторе старого карта. За стеной на кухне мать Элизабет режет капусту – запах тмина и уксуса смешивается с машинным маслом. «Завтра на трассе в Керпене дождь обещают, — бормочет Рольф, не поднимая головы. — Если двигатель заглохнет, сам будешь виноват». В пятнадцать лет Михаэль уже знает расписание поездов до Ошерслебена
