Тереза-Пятница (1941)

Тереза, двадцатитрехлетняя медсестра с шрамом на левой ладони, каждое утро протирала рамы в полуразрушенной больнице Сан-Лоренцо. Рядом копошилась Карла, ее напарница, вечно роняющая пузырьки с йодом. «Снова нет бинтов, — бормотала Тереза, разворачивая окровавленную простыню. — Вчера забрали все для фронта». За окном гудели немецкие грузовики, а в палате пахло гнилой картошкой — ее варили в котле вместо каши. Вечером, когда начинались бомбежки, Тереза прятала детей в подвал, обматывая их шарфами, смоченными в уксусе. «Синьора, — дергал ее за халат мальчуган в рваных гамашах, — а мой папа вернется до Рождества?»

Пятница, худой радист с выцветшей татуировкой якоря на шее, ютился в подвале пекарни на Виа Маркони. Его аппаратура — паутина проводов и самодельный передатчик — лежала поверх мешков с мукой. «Черт, опять помехи, — он стучал кулаком по приемнику, — Риккардо, если не достучись до партизан, нас вздернут на площади». Офицер Риккардо, вечно жующий сухари, отвечал сквозь крошки: «Ты думаешь, мне охота висеть рядом?» Однажды ночью Пятница, пробираясь через канализацию, наткнулся на Терезу, перевязывающую раненого дезертира. «Молчи, — прошептала она, зажимая ему рот окровавленной тряпкой. — Или я сама тебя прикончу». Через неделю они обменивались шифровками, спрятанными в буханках черствого хлеба.