Корчак (1990)

В старом здании на улице Крохмальной в Варшаве Януш Корчак, в очках с толстыми стёклами, разбирает детские тетради. В приюте пахнет дезинфекцией и варёной свёклой. Стефа, девочка с рыжими косами, спорит с Миколаем из-за карандаша: «Ты сломал мой последний!» Корчак подходит, достаёт из кармана закрученный в газету мелок. «Делитесь, как братья, даже когда злитесь», — бормочет он, поправляя пиджак с вытертыми локтями. По вечерам в столовой с потрескавшимися стенами Ривка, самая младшая, просит рассказать про звёзды. «Вот видишь, та созвездие — Лев, как наш флаг на шкафу», — шепчет он, пока за окном патрулируют солдаты в серых шинелях.

1940-й. Приют переезжает в гетто — две комнаты с протекающей крышей. Корчак меняет часы на мешок гнилой картошки. В подвале, где пахнет плесенью, Абрам, мальчик с перебинтованной рукой, спрашивает: «Почему хлеб пахнет железом?» «Потому что его месили голодные», — отвечает Януш, разливая кипяток по жестяным кружкам. Когда приходят эсэсовцы, дети строятся в тишине. Стефа держит Ривку за ладонь, липкую от варенья, украденного у часового. В товарняке Корчак, теряя пенсне, напевает колыбельную про речку, «которая течёт к морю, даже если ветер дует обратно». Конвоир, щурясь, бросает: «Можете остаться». «А они?» — Януш указывает на Михла, который прячет за спиной деревянную лошадку. Вагон трогается — скрип колёс заглушает шёпот таблицы умножения.