Великолепное воскресенье (1947)

Харуто, 22 года, в рваном пальто копался в груде кирпичей возле сгоревшего склада в районе Асакуса. Его младшая сестра Ая, 14 лет, тащила ведро с дождевой водой, споткнулась о рельс трамвая: «Опять эти рельсы торчат... Когда их уберут?» В лавчонке у старика Танаки меняли фамильную вазу на мешок риса — хозяйка шептала, что рис наполовину с опилками. Вечером у костра из досок Харуто говорил соседу, ветерану Ито: «Завтра на стройку в Гиндзу берут — кирпичи таскать. Два дня еды хватит». Ито кашлял, растирая обмороженные пальцы: «Там бригадир Судзуки — сволочь. Скажет, полпайка за сломанный кирпич...»

Мичико, студентка медкурсов, стирала бинты в цинковом тазу за госпиталем Синагава. Увидела, как Харуто упал с лесов, ударился коленом. Перевязала рану, сунула кусок сахара: «Вчера девочка умерла — тиф. Сахар её был... всё равно пропадёт». Они молча смотрели на кран, поднимавший балку. Через неделю Харуто принёс ей консервы из американского пайка — украл у бригадира. Мичико швырнула банку в стену: «Ты с ума сошёл? Нас за такое расстреляют!» Вечером у развалин храма она извинялась: «Прости. Просто... иногда кажется, мы как те крысы — едим друг друга вместо того, чтоб руины разбирать».