Воображаемое государство (2022)

В библиотеке Сантьяго Карлос, студент-историк с потёртым блокнотом в руках, натыкается на письмо 1891 года, засунутое между страницами книги о гуанако. Чернила выцвели, но подпись «А. Ларраин» повторяется трижды. На полях — детский рисунок горы с крестом на вершине. «Опять эти помешательства на колониальных бунтарях», — бормочет он, откладывая мате в сторону. Тем временем в Гётеборге Элин, разбирая вещи умершей бабушки в квартире с паровым отоплением, достаёт альбом с зарисовками пустыни Атакама. На последней странице — та же подпись, но дата: 1924. «Почему она никогда не говорила о Чили?» — спрашивает она кота, тыкая пальцем в пожелтевшую фотографию женщины в шляпе с вуалью.

Через неделю Карлос, отпросившись с лекций, едет в Вальпараисо, чтобы найти дом Ларраинов — теперь там пекарня, где пахнет густой чуррос. Хозяйка, помешивая джем, вдруг вспоминает: «Дон Андрас коллекционировал камни с красными прожилками. Говорил, они из шахты, которую немцы искали». Элин в это время сканирует письма бабушки на стокгольмской кухне, заваленной тюбиками умбры. На экране всплывает фраза: «Они забрали Лоренсо в ту ночь, когда северное сияние было зелёным, как яд». В три часа утра она пишет Карлосу: «Ваш Ларраин — мой прадед. Его брат исчез в Кируне в 1938-м». Ответ приходит через минуту: «Завтра проверю архив тюрьмы в Пунта-Аренас. Если найду следы немцев — ты мне кофе с канелой должна».