Прикосновение Америки (1 сезон)

Лена, с рыжими прядями, выбивающимися из-под рабочей повязки, вытирала прилавок в пекарне на Oranienstraße, когда Томас в кожаной куртке замер у витрины. «Ты пятый день подряд берешь один черный хлеб, — фыркнула она, заворачивая булку в бумагу с жирным пятном. — Или денег нет на начинку, или фантазии». Он рассмеялся, доставая из рюкзака потрепанную тетрадь с нотами: «Если добавишь мак, сыграю тебе про сдобу в си-бемоль». Вечером у киоска с дёнером он на гитаре наигрывал мелодию, пока Лена разрисовывала мелом табличку «Закрыто» — внизу она дописала скрипичный ключ поверх крошек мака.

Через неделю они сидели на холодных ступенях Volksbühne, деля термос с цикорием. «Папа говорит, искусство — это как дырка в кармане, — Лена ковыряла краску на банке, — вечно ветром дует, а пользы ноль». Томас перебирал струны, сломанные на репетиции: «Мой дед в Дрездене 40 лет трубы чинил. Говорил, даже ржавая вентиль скрипит красиво, если в дождь слушать». После ссоры у Шпрее, где Лена швырнула в воду его нотный лист («Ты как все — только красивые слова!»), он нашел его в мокром песке, переписал чернилами поверх пятен и вложил в ее сумку с угольками для рисования. В финале она рисует его портрет на стене заброшенной фабрики — справа в углу дрожит строчка из его песни, которую теперь подхватывают трамвайные гудки по утрам.