Век дисфории (2020)

Лия Марин, 22 года, в пятничную ночь разгружает коробки с энергетиками в углу магазина «QuickStop» на Хейстингс-стрит. Джейкоб Торн, её сосед с детства, заходит в 3:17 утра — запах машинного масла не выветривается с его куртки даже после душа. «Опять провалился под капот «Доджа» 2002-го?» — бросает Лия, протирая прилавок. Он молчит, кладёт перед ней ключ с гравировкой в виде волны: «Нашёл в тоннеле под Гранвиль-бридж. Там стены исписаны, как в твоих фотоальбомах». На плёнке её «Никона» после проявки — символы, напоминающие переплетённые провода. Всю неделю они спорят в гараже Джейкоба, разглядывая карту Ванкувера, помеченную красным маркером. «Это не совпадение, — Лия тычет пальцем в район старой электростанции. — Твой ключ и символы из сна мамы… одинаковые».

Доктор Элина Восс, 58 лет, появляется в среду: покупает три батарейки АА и оставляет визитку с надписью «Спроси про проект «Серая зона». В её лаборатории на окраине Бернаби пахнет формалином и перегоревшими платами. «1984 год, — Восс включает проектор, — ваша мать рисовала эти знаки, пока мы пытались синхронизировать сны». Лия роется в коробках на балконе: под слоем пыли — детский рисунок с датой «24.09.1999» и теми же волнами. Джейкоб ломает дверь заброшенного бункера за аэропортом — внутри стопка дискет с голограммами городов, которых нет. «Они не экспериментировали, — шепчет он, — они записывали будущее». Лия включает дедовский телевизор: на экране её лицо в прямом эфире 2043 года. «Выключи!» — Джейкоб бьёт кулаком по кнопке, но цифры 07.12.2051 мигают ещё пять часов.