Тонкие материи (1 сезон)

Алексей и Ирина переехали в двухэтажный дом на окраине Твери — облупившаяся штукатурка, скрипучие половицы, обои с желтыми ромашками в гостиной. Катя, их восьмилетняя дочь, нашла на чердаке фарфоровую куклу в выцветшем платье: «Она сказала, что хочет чаю», — упрямо повторяла девочка, расставляя игрушечную посуду на полу. Ирина заметила, что трещины на стенах к утру смещаются, будто кто-то перерисовывает их за ночь. Соседка Марфа Степановна, занесшая варенья в банке из-под горчицы, пробормотала: «Тут до вас старуха одна жила, по ниткам гадала… Не трогайте её вещи».

К пятнице трещины поползли к потолку, образуя узоры, похожие на буквы. Алексей, пахнущий дешёвым коньяком, пытался замазать их шпаклёвкой, но смесь стекала по стенам, как жидкий пластилин. Ирина стала просыпаться от ощущения, что кто-то тянет её за волосы: «Как будто во сне я — не я», — объясняла она терапевту в поликлинике с отслоившимся линолеумом. Катя перестала спать, рисуя на обоях красные круги и шепча: «Она боится света». Когда в детской обрушился угол, оголив кладку из старых газет 1953 года, Алексей нашел под балкой сверток с прядью седых волос и ржавыми ножницами. «Надо было слушать Марфу», — сказал он, разглядывая выпавший из свертка обрывок записки: *«Прости, Антонина, не смогла иначе»*.