Осенние сны (1987)

Представляешь, в какой-то глухой белорусской деревушке Вешки доживают свой век всего трое стариков? Вот прямо как в той песне — «три тополя на Плющихе», только грустнее. Ганна, бабка с золотым сердцем, — у нее вся жизнь в войну сгорела. Муж, трое детей — все там остались. А единственный выживший сын... Ну, сам понимаешь, не геройской смертью пропал — в тюрьме гниёт. И ведь не озлобилась она, всё пытается этих двух упрямых дедов мирить — Микиту да Василя. Ох, этот Микита! Характер — огонь да бензин. Дети от него ещё в семидесятые сбежали, как от пожара. Говорят, до сих пор в Минске внуки на его фамилию косо смотрят. А Василь-то вроде тихий, работяга, но сынок у него — ветром подхваченный. Пишет раз в пятилетку открытку: «Пап, жив-здоров, не скучай». Ну как тут не скучать-то, когда в избёнке тишина да часы стучат, как приговор? А эти двое — хоть на арену цирка их отправляй! Микита бурчит, что колхозы развалили, Василь про прогресс заводит. Спорят до хрипоты, чайник на плите свистит, а Ганна меж ними мечется, как между молотом и наковальней. «Да бросьте вы, стариканы!» — кричит, а глаза-то мокрые. Интересно, они вообще понимают, что она последняя ниточка, что их хоть как-то связывает с этим миром? Смешно и горько: вроде все трое — осколки одной эпохи, но собрать их в цельную картину не выходит. Как осенние листья — вроде вместе кружат, а ветер дунет — и разлетаются кто куда. И ведь знают, наверное, что завтра может не наступить, а всё равно скандалят из-за ерунды. Наверное, так страх одиночества прикрывают — криком да упрёками. Жизнь-то какая... Всё выцвело, как старые обои в сельском клубе. Но иногда, когда они вдруг замолкают и вместе смотрят на закат над покосившимися крышами, кажется — есть в этой разбитой мозаике что-то... необъяснимо тёплое.