Ханна К. (1983)

Представь 80-е: джинсы-варенки, магнитофоны, а в Израиле — пыльный зал суда. На скамье палестинец Салим Бакри. Обвинение грозное — подготовка терактов. А защищает его Ханна Кауфман, дочь тех самых евреев, что чудом выжили в аду Холокоста. Ирония? Ещё какая. Особенно если учесть, что обвинитель — её же любовник Джошуа, отец её будущего ребёнка. Ну, драма на драме, как в мыльной опере, только кровь настоящая. Салим клянётся, что не бомбы собирал — просто дом свой искал. Тот самый, что его семья потеряла в 67-м. «Хочешь вернуть жилище — террористом становись?» — думала, наверное, Ханна, но сердцем прониклась. Вытянула парня из тюрьмы, но… вышло как всегда. «Свободен! Но проваливай в Иорданию». А он — бац! — и снова здесь, в камере. Упрямый, как осёл. Снова зовёт Ханну: «Вы же верили тогда!» И вот она, эта умница, начинает копать. А там — сюрприз! Деревня арабская когда-то была, теперь еврейский посёлок Кфар Римон. Дом Салима? Да он теперь чей-то коттедж с розами у забора. Ханна втягивается в эту карусель: архивы, свидетели, земельные карты времён британцев. А вокруг шипят: «Брось, сумасшедшая! Мы тебе гражданство Южной Африки для твоего клиента выбьем — и делу конец». Но как бросить? То ли адвокатский азарт, то ли в глубине души шепчет: «А если б мой дед в 45-м тоже дом свой искал?» Джошуа нервничает, ребёнок вот-вот родится, а она ночи напролёт с папками сидит. И не поймёшь — кто тут больше заложник: Салим за решёткой или она в этом клубке истории, где каждая нить обжигает, как колючая проволока. Вот и думай теперь, где тут правда — в документах или в глазах человека, который готов сгореть, лишь бы тень от родного фикуса на стене увидеть. А жизнь-то идёт — 80-е на исходе, волосы Ханны серебрятся, а война за чужой дом становится её собственной. Или уже не совсем чужим?..