Линь вернулась в деревню Зьенг-Ха после пяти лет учебы в Ханое. Отец, Нгуен Ван Тхай, лежал на циновке с температурой — старый кашель снова обострился из-за сырости. В углу хижины стояли банки с сушеным имбирем и корицей, которые Линь сразу начала толочь в ступке. "Ты же знаешь, отцу нужны корни *бачи* с северного склона", — бросила мать, раздувая огонь в очаге. Линь встретила Хоанга у
Линь, 27 лет, в потёртой куртке, торопливо перебирает папки в офисе текстильной фабрики в Ханое. Её мобильный дрожит на столе — сообщение от сестры Май: *«Мама упала в обморок у рынка. Врачи говорят, сердце. Приезжай, пока не поздно»*. Она хрипло просит начальника Чыонга отпустить её на две недели, но он, поправляя очки, бросает: «Тысячу лет не видела мать — теперь героиней стала? Вернёшься через
Линь, 16 лет, живет в старом доме с треснувшими ставнями на окраине Ханоя. Каждое утро она покупает *бань ми* у уличного продавца с тележкой, заваленной маринованной морковью и острым соусом. Ее сосед Минь, в потрепанной кепке бейсболиста, тайком рисует граффити на стене заброшенной фабрики — желтых аистов и иероглифы, которые сам придумал. «Ты опять не спала?» — бросает он, заметив синяки под
В перегруженном офисе на улице Чан Хунг Дао Лонг, адвокат с привычкой теребить ручку во время раздумий, листает папку с делом о наследстве. Май, его ассистентка в поношенных кедах, ставит перед ним стакан кофе со сгущёнкой: «Босс, через час встреча с клиентом из Дананга. Вы опять забыли про обед». Кондиционер гудит, как мотоцикл на перегазовке, а на столе валяется чек из соседнего ларька, где Май