Евгений Ламах

Олекса, худой студент-медик, и Юра, бывший гимназист с дырявой шинелью, копают окопы возле станции Круты. Земля промерзла — ломы гнутся, ладони в кровь. Мария, дочь киевского аптекаря, раздает патроны: «Берите, пока не началось. Последний ящик». В казарме пахнет сапожной мазью и махоркой. Петро, сечевой стрелок, учит ребят заряжать «максим»: «Не дергай затвор, как дверцу в сортире! Плавно». По
Марьяна, 23 года, каждое утро ехала из общежития на Троещине в кафе на Оболони. В маршрутке №181 поправляла потёртый шов на сумке — там лежали недописанный конспект по бухучёту и гематоген для младшего брата. Олег, её парень, встречал её после смены у метро «Позняки» с пакетами из «АТБ»: «Снова макароны? — А ты хотел суши, как в том их сериале?» Они смеялись, но в автобусе он трижды проверял
Катя, журналистка из киевской газеты «Факт», копается в папках с финансовыми отчётами мэрии. На столе — треснутая кружка с остывшим кофе, а за спиной Дмитрий, редактор в мятом пиджаке, хрипит: «Опять скандалы выдумываешь? Нам бы про открытие детсада написать». Она перебрасывает волосы за плечо: «Там откаты. Проверю сама, если боитесь». Вечером, в её хрущёвке на Оболони, Андрей, фотограф с
Олег, водитель маршрутки из Борисполя, находит в старом чемодане покойной бабки деревянную доску с выжженными буквами и стрелкой. Вместо подлокотника — треснувшая чашка «Львовской кофейни», валявшаяся рядом. «Щоб ти знав, де гроші ділись», — хрипит доска при первом вопросе о пропавшей зарплате, указывая стрелкой на фотографию соседа-алкаша в тельняшке. На следующий день Олег видит, как тот сосед
Марія, доярка з села під Житомиром, щодня після зміни на фермі поливає помідори у теплиці, яку змайструвала з старих віконних рам. Її сусід Олег, механік із засмагою від зварювальника, частує її самогоном з чорносливом: «Тобі треба м’ятись менше, дівко. Чоловік у полі, а ти в теплиці — не пара». Вона відштовхує пляшку, розбиваючи глечик з базиліком — зелений слід на бетонній стіні хати.