Елена Стефанская

Алексей, водитель маршрутки из Одессы, каждое утро заворачивает за углом пятиэтажки купить кофе в стаканчике и булку с маком. Его сосед Вадим, бывший военный с татуировкой волка на шее, шепчет у подъезда: *«Леш, в 305-й бабка третий месяц в реанимации. Ключи у меня — делаем чисто, пока соседи по дачам»*. В сумке у Алексея — поддельные документы на квартиру, завернутые в газету «Сегодня», пахнущую
Оля, в выцветшем синем фартуке и с красным платком на голове, пересчитывала ящики с картошкой на киевском рынке «Журавка». Возле прилавка остановился потрёпанный ЗИЛ с прицепом — из кабины вылез Андрей, в засаленной куртке и кепке с отслоившимся козырьком. «Сколько за мешок?» — спросил он, разминая плечо со шрамом от осколка. Оля, не поднимая глаз: «Двести. Бери три — скину пятьдесят». Он молча
Надя, официантка из киевской забегаловки «Смак», втихаря собирает мелочь в жестяную банку из-под кофе — деньги на операцию сестре. Лере, двенадцатилетней девочке с пороком сердца, врачи запретили даже смеяться слишком громко. Они живут в хрущёвке на Оболони, где балкон давно протекает, а обои желтеют от сырости. «Слушай, а ёлку поставим? Как в прошлом году, с шишками из фольги?» — Лера тычет
Марьяна, в синем полиэстеровом халате, протирала конвейер на консервном заводе «Рассвет», когда в раздевалке нашла потёртую газету 2003 года. На третьей странице — фото мужчины в очках с треснувшей дужкой: *"Пропал без вести. Николай Шевченко, инженер-наладчик"*. В тот же вечер её дочь Лиза, пряча под кроватью рюкзак с провизией, сказала: «Мама, в подвале общежития кто-то рисует кресты
Старенький «Запорожец» Николая скрипит на ухабах, подъезжая к хатке с облупленной голубой краской. Тетя Мария, в платке и резиновых сапогах, мешает у крыльца ботвинью в ведре для свиней: «Три года не звонил, а теперь как грибок после дождя вырос!» Николай шаркает кроссовками по грязи, пытаясь обнять ее, но она тычет ложкой в его кожаную куртку: «Сними эту городскую шкуру, в печке спалить придется
В промозглом киевском подъезде на Оболони Артем ронял ключи из онемевших пальцев. Его мать, Людмила Степановна, оставляла на табуретке термос с чаем из калины — "Щоб зогрівся, сивий вовче", писала на бумажке фиолетовой помадой. По вечерам он чинил старые "Таврии" в гараже за Троещиной, специально ударял молотком по костяшкам — проверял, вернулась ли боль. Врачи из 17-й
Оля, медсестра из киевской горбольницы №5, каждый день брала маршрутку №24 до конца Подола. В кармане халата — чек за обед из столовой «Смак» (борщ — 28 грн, компот — 12). В ординаторской коллега Таня, жуя булку с маком, бросала: «В третьем боксе старик опять трубку выдернул. Иди, разберись». Вечером, протирая спиртом стетоскоп, Оля слышала через стену соседского баса: Максим, гитарист из
Оксана, 17 лет, в розовой кофте с выгоревшими рукавами, трижды глохнет на перекрестке возле рынка «Южный». Виктор Иванович, 55-летний инструктор с потёртым блокнотом на коленях, хрипит: «Сцепление не ловишь — коробку угробишь. Ты ж не на тракторе». Машина — синий Daewoo Lanos 2003-го, кондиционер сломан, на заднем сиденье валяется пустая бутылка из-под «Оболони». Запах бензина смешивается с
Оля перебирала коробки с таблетками в аптеке за стеклянной витриной, замечая, как Наталя в засаленном плаще толкала дверь, вытирая сапоги о рваный коврик. «Снова задерживают зарплату, — бросила она, доставая из сумки смятый конверт. — Маме нужны эти капельницы, а я не могу…» Ира, в растянутом свитере, сидела на кухне, разливая чай в треснувшие чашки: «Да продадим уже дом. В Польше хоть за пару
Оля, в потёртых джинсах и мужской рубашке, вытирала пот со лба, разгружая ящики с персиками у сарая. Отец, Николай Иванович, ворчал, что пора бы уже замуж, а не с деревьями возиться. «Ты бы хоть Володьку из райцентра присмотрела, у него трактор новый», — бросал он, затягиваясь самокруткой. Сестра Марина, беременная третьим, приезжала на выходные, привозила конфеты в смятых фантиках: «У тебя,
Зоя, в потёртой кофте с капюшоном, каждый день пробирается через киевский рынок «Житний» к остановке маршруток. Её телефон в чехле с кошачьими ушками вечно разряжен, а в рюкзаке — бутерброд с сыром и ключ-зубчатка, найденный возле арки метро «Театральная». Однажды утром возле ларька с чебуреками она сталкивается с Кириллом, парнем в очках с переклеенной скотчем дужкой. «Ты тоже видела эти тени в
Олена, 27 років, пекарка в кондитерській на Ринковій площі у Львові, зіскребла засохле тісто з форми у формі серця. Вітрину вже прикрасили медовиками з глазур’ю «Я♥Л», але вона перевіряла, чи не забула додати корицю до наступної партії. В кишені дзижчав телефон: мама надіслала голосове — *«Ти знов сама? У твої роки я вже на третій весілля сукню купувала»*. З вулиці донеслись вигуки продавця
Оля, 28 лет, работает бариста в кафе на Спасской. После смены забегает в пятиэтажку на Оболони — в однокомнатную квартиру Саши, 32 года, грузчика с татуировкой якоря на предплечье. Он чинит сломанный смеситель, пока она разогревает залежалый борщ. «Снова соседи жаловались на шум?» — бросает Оля, заметив царапины на его костяшках. Он молча достает из кармана чек из травмпункта: «Сань, опять драка
Марьяна, студентка мехфака КПИ, каждое утро торопилась на лекции, заворачивая в фольгу бутерброд с сыром. В общаге на Подоле, где капал кран на третьем этаже, она делила комнату с Олегом — парнем из Чернигова, который подрабатывал сборкой мебели. «Опять забыл купить хлеб?» — бросала она, замечая пустую хлебницу. Он в ответ смеялся, доставая из рюкзака смятую пачку печенья «Жменіки». По вечерам
Олег прятал пачку «Примы» под рваным сиденьем школьного автобуса, пока водитель матерился на пробку возле заброшенного химзавода. Через три остановки он выскочил у полуразрушенной пятиэтажки, где Марина рисовала маркером дракона на ржавой трансформаторной будке. «Опять прогулял географию?» — спросила она, сдирая лезвием краску с ногтя. Вместо ответа он протянул ей смятый конверт — квитанции за
Оля замечает, что Катя слишком часто берет ее ноутбук «под предлогом» проверить почту. В кофейне «Верди» на Подоле, пока Оля достает из рюкзака мокрый зонт, Катя быстро скролит переписку с преподавателем философии — Борисом Игоревичем. «Ты вообще читала Шпенглера? — бросает Оля, наклоняясь к экрану. — Я вчера до трёх сидела…» Катя прикрывает чат ладонью: «Ну, пару глав. Ты ж сама говорила —
Андрей, бывший докер из Одессы, приезжает в родной поселок возле Хаджибея после смерти отца. В старом доме с облупленными ставнями он находит сестру Оксану, которая перебирает потрескавшиеся фотоальбомы. «Ты опять у Семеныча в долгах?» — бросает она, замечая царапины на его костяшках. Вместе они обнаруживают завещание: отец оставил участок с полуразрушенной дачей Марьяне, соседке, которая два
Алиса переехала в питерскую коммуналку на Петроградской, устроилась официанткой в кафе «Бриз» с видом на канал Грибоедова. В перерывах курила во дворе-колодце, слушая соседку Марфу, которая судачила про «художника-затворника с третьего этажа». Максим рисовал портреты туристов у Казанского собора, носил потрепанный плащ с запахом льняного масла. Они столкнулись в прачечной — он попросил помочь
Лера, шестнадцать лет, втихаря записывает каверы на старый ноутбук за шкафом в хрущёвке. Отец, Николай Семёнович, находит папку с треками после того, как случайно задел провод — файлы удаляет, а клавиатуру разбивает кулаком. «Ты думаешь, это жизнь? — орёт он, пахнущий соляркой и махоркой. — Музыкой сыт не будешь! Собирай вещи, поедешь к тётке в Воронеж, в мед готовиться». Лера сбегает через окно,
В дождливом Киеве, на Подоле, 23-летняя Оля Степанюк рисует граффити на стене полуразрушенного завода. Ее рваные кроссовки в пятнах акрила, пальцы вечно в синих подтёках от дешёвой краски. «Ти знову спалила мою куртку?» — кричит соседка Ира, указывая на прожжённую ткань у печки-буржуйки. Оля молчит, ковыряет штукатурку мастихином: аренду мастерской не платила три месяца, греется кострами из
Сергей Михалыч, механик с обожжёнными пальцами, коптил в гараже за «Жигулями» шестой модели. Жена Ольга звонила каждые два часа: *«Сколько можно в этой консервной банке ковыряться? Машка сапоги просит, а у нас даже на хлеб…»* Он глушил телефон в ящике с гайками, вытирал ладонью масляные разводы на потрескавшемся экране. В углу гаража валялся старый двигатель от «Волги» — притащил с помойки возле
Олег, краевед из приграничного села под Харьковом, наткнулся на пачку писем 1943 года, засунутых в треснувшую чернильницу в заброшенной хате. В соседнем доме, где пол провалился от сырости, он нашел фотографию немецкого солдата с надписью *"Лене от Эриха"*. Марина, учительница истории из российской деревни за рекой, принесла ему в банке варенья — "чтобы мозги не закипели" — и
Оксана, 24 года, в спешке перебирает гору грязной посуды в кафе «Подсолнух» на Подоле. За окном — маршрутки, утопающие в снежной каше, а внутри — запах жареных чебуреков и ворчание повара Виктора: «Снова клиент жалуется, что борщ холодный. Ты хоть пробовала его греть?» Она прячет потрескавшиеся от моющего средства руки под фартук, выдыхает: «Через пять минут закрываем. Дай хоть дотащить». По
Вот как можно переосмыслить этот сюжет, добавив живости и эмоций: Знакомьтесь – Вася, местный баянист с вечно мятыми рубашками и треснувшими мехами инструмента. Тянет в одиночку дочурку Светку, перебиваясь случайными заработками. Жизнь и так не сахар – ан нет, вселенная решила подкинуть адреналина: их покосившийся домишко взял да сгорел дотла. Представляешь? Просыпаешься утром – вместо крыши над
Вот, представляешь, Клава — обычная девчонка из аптеки, которая каждый день выдаёт аспирин да пластыри, а вечера коротает с кофе и старыми сериалами. Скукота, да? Но всё резко меняется, когда она вдруг понимает: за ней *следят*. Серьёзно! То тень мелькнёт за углом, то шаги в такт её собственным — мурашки по коже, будто в дешёвом триллере заснялась. И тут появляется он — майор Ларионов. Тот самый