Шэрон Гузман

Эктор, 17 лет, продает эмпанадас на перекрестке возле церкви Ла-Канделария в Боготе. Его младшая сестра Лусила, в желтом платье с облезлым подолом, собирает монеты из жестяной банки. По понедельникам к ним подходит старик с попугаем на плече — меняет истории о потерянных изумрудах Музо на пару жареных бананов. «¿Sabes dónde está el pájaro que habla?» — бормочет он, разминая трость с трещиной. Эктор прячет деньги в потайной карман рюкзака, заляпанный соусом ахи. Однажды Лусила находит в мусоре у
В Медельине, в квартире над шумным рынком Пальмиры, сестра Камила, 17 лет, чинит старый транзисторный радиоприемник, пока ее брат Хуан, 23 года, разгружает ящики с бананами у грузовика. По вечерам они слышат голоса из радио — обрывки чьих-то разговоров на испанском и языке уитотов. «*Этот старик с третьего этажа опять свой магнитофон включает*», — ворчит Хуан, вытирая пот с шеи. Но когда Камила находит в приемнике кассету с записью крика, датированную 1994 годом, они идут в архив — между
Камила, 17 лет, копалась в старом сундуке на чердаке бабушкиного дома в деревне Санта-Роса. Под слоем выцветших платьев нашла потёртый дневник с рисунками зверей, у которых вместо глаз горели звёзды. "Ты должна вернуть *это* туда, где я взяла", — хрипела бабушка Марта за час до смерти, сунув ей в руку каменный амулет в форме совы. Ветер срывал ставни, а соседский мальчишка Пабло твердил, что видел в лесу тени с козьими рогами. В дневнике Камила нашла карту — крест на развалинах церкви