Muhamed Hadzovic

В Париже Антуан, студент-архитектор, застрял на мосту Пон-Нёф с проколотым колесом велосипеда. Лина, его сестра-близнец, ворчит: «Опять не проверил давление?» — пока ковыряет ногтем засохшую краску на перилах. Они сворачивают в переулок за угольным маффином, где старуха в платке толкает тележку с ракушками. В Осло Эмиль, норвежский гид с татуировкой валькирии на запястье, ищет в архиве карту XIX века для тура по фьордам. Его прерывает звонок от Миры из Сараево: «Нашла письмо деда под половицей.
Юки, с залысиной на виске от постоянного натяжения резинки для волос, находила обрывки газет 1987 года под полом кабинета химии. «Смотри, Хикару, тут про ту аварию на заводе «Красный рассвет» — все погибшие были нашими ровесниками». Хикару, не отрываясь от монитора с картой геомагнитных аномалий, бросил в сторону пачку растворимого кофе: «Их кости до сих пор в дренажных трубах. Я проверял тепловизором». Аой, разбирая пробирки с образцами грунта, вдруг выругалась — жидкость вспыхнула фиолетовым,
Лейла, 23 года, каждое утро разгружает мешки с кофейными зернами за *Green Bean*, кафе в Бруклине, где окна всегда запотевают от пара эспрессо-машин. Её сосед Эмир, корявый саксофонист с трещиной на мундштуке, регулярно заказывает «кофе как грязь» и оставляет на салфетках ноты с пассажами из *Summertime*. «Опять не спишь?» — бросает он, заметив синяки под её глазами, пока она вытирает стойку тряпкой с запахом прокисшего молока. Лейла молчит, зная, что отец уже договорился о её свадьбе с
Эмир Ковачевич, двадцатитрехлетний слесарь из старого квартала у мечети Гази Хусрев-бег, каждое утро чинил замки в крохотной мастерской на улице Ферхадия. Его соседка Лела Петрович, сербка-студентка, забегала за кофе в *Kawa* — кафе с треснувшими столами и запахом жженых зерен. «Опять не спишь?» — бросала она, замечая масляные пятна на его рубашке. Он в ответ крутил гайку пассатижами: «Замки ломаются, даже когда война кончилась». Их разговоры обрывались гулом трамвая №3, вечно переполненного