Дэвид Корк

Эмили Картер, тридцатидвухлетняя орнитолог из университета в Орегоне, с утра ковырялась в записях о миграции серых юнко. Ее коллега, Лукас Мендоса, бывший лесник с шрамом через левую бровь, притащил в лабораторию сломанный GPS-трекер. «Опять медведи?» — спросила она, не отрываясь от микроскопа. «Хуже, — хрипло ответил он, — следы возле ручья. Не птичьи и не звериные». Через три дня они уже
Лиам, в заляпанной маслом рок-группами футболке, ковыряется в двигателе «Шевроле» 89-го года. В кармане джинсов жужжит телефон — Эмили снова просит привезти аэрозольную краску. «Слезай с крыши старой почты, — бормочет он, вытирая руки об ветошь. — Копы уже в прошлый раз чуть не поймали». Она присылает фото свежего граффити — розовый медведь с разбитой гитарой. На заднем плане маячит вывеска
Джейк, 17 лет, копался в гараже с промасленным двигателем мотоцикла «Харлей» 78-го года, когда бабка Марта крикнула с крыльца: «Кто масло на досках оставил? Кот Сэм уже третий раз шлепается!» Ее дом в Бруксвилле, с облупленной голубой краской и яблоневым джемом по воскресеньям, держался на пенсии и подработке внуков. Лукас, 15 лет, в джинсах с протертыми коленями, таскал из сарая старые покрышки
Лиам, бармен в кафе «Мельхиор», каждое утро вытирал стойку тряпкой с запахом старой кофейной гущи. Ева, помощница в муниципальной библиотеке, приходила за капучино ровно в 8:15, оставляя на стуле мокрый зонт с оторванной спицей. «Ты опять промокла до нитки», — бросал он, пододвигая ей салфетки. Она смеялась: «Дождь лучше будильника». По четвергам после работы они случайно сталкивались у лавки с