Джоанна Шимкус

Жан, в потёртой кожаной куртке, ковырял ржавый бак грузовика где-то под Алжиром. Пьер, вечно с гаечным ключом в зубах, бурчал: «Если б ты не гнал как сумасшедший, шестерни не рассыпались бы». Мари, разворачивая пахнущую табаком карту на капоте, тыкала пальцем в пятно от кофе — «Руины к югу от оазиса. Говорят, там золото финикийцев». Ночью, у костра из сухого кактуса, они спорили о маршруте. Жан настаивал: «Через перевал быстрее», а Мари вытащила из рюкзака потёртый дневник деда с пометкой
Знаешь, иногда натыкаешься на фильмы, которые будто вырывают тебя из реальности и швыряют в какой-то параллельный мир. Вот с этим старичком-режиссёром и его вечными вопросами о смысле жизни — такое ощущение, будто он сидит напротив и лично тебе тычет в лицо камерой. А эти диалоги! То ли философский трактат, то ли пьяный спор в три часа ночи — не оторваться. Слушай, а помнишь сцену с горящей лодкой? Я до сих пор мороз по коже чувствую. Они там кричат, смеются, а огонь пожирает всё, как будто