Segun Arinze

Амина, в потёртом платке и резиновых сапогах, копалась в лозах на семейном винограднике под Лагосом. Её брат Чиди, в помятой рубашке с расстёгнутым воротом, пригнал ржавый грузовик и заявил: *«Старик умер, земля теперь моя. Завтра приедут покупатели — подписываю договор»*. Она швырнула в него комком красной пыли: *«Отец двадцать лет поливал эти лозы пивными бутылками, а ты хочешь всё сдать под
Чиди, парень с выгоревшими на солнце дредами, чинил мопеды в гараже за рынком Икеджа. Его соседка Амина, в выцветшем желтом хиджабе, таскала ящики с сушеной рыбой к ларьку матери. «Эй, слезь с моего ведра!» — кричала она утром мальчишке, который пытался стащить пластиковый контейнер. Вечером, когда Чиди копался в двигателе, из динамиков доносились крики проповедника с соседней улицы. В пятницу он
Чиди, 28-летний водитель с потёртым водительским удостоверением в кармане, каждый день возил миссис Нвадике на рынок Икеджа за тканями для её фабрики. После её смерти адвокат в синем костюме с пятном от супа на галстуке зачитал завещание: трёхэтажный дом с треснувшим бассейном и бизнес переходят Чиди. Племянница покойной, Амара, в красном парике и с телефоном в стразах, хлопнула дверью: «Твои
Аде, девушка с выцветшим шрамом над бровью, каждое утро протискивается между *данфо* — переполненными маршрутками Лагоса. Ее работа — продажа поддельных аккаунтов соцсетей в киоске у рынка Икеджа. «Две тысячи за фейк с историей переписок, три — с фото из отпуска», — бормочет она клиенту в желтой кепке, пока пальцы месят жареный *паф-паф* из кукурузной муки. По вечерам в комнате с треснувшим