Юрий Круглов

Анна, с утра заделывая трещину на подоконнике мокрой тряпкой, услышала стук в дверь хрущевки. Дмитрий стоял с пакетом замерзших пельменей — «Бери, у меня смена на заводе в шесть, сам не успею». Он втиснулся в узкую кухню, запах гари от старой плиты смешивался с его одеколоном «Сапфир». «Опять свет отключили?» — спросил он, нащупывая выключатель. Анна кивнула, доставая керосиновую лампу с потертым абажуром. За окном, засыпанным снегом, гудел грузовик, везущий трубы на стройку за рекой. Через
Айгуль, 27 лет, до рассвета разбирала войлочную юрту в казахской степи под Астраханью. Отец, Ержан, с хриплым кашлем привязывал к старому «Уазу» клетку с беркутом: «Собаки опять овец растащили. Ищем к утру». Младшая сестра Жанар, обмотав шаль с выцветшими розами, пересчитывала вёдра с кумысом — одно треснуло, молоко сочилось в песок. Ветер гнал пыль с высохшего озера Баскунчак, смешивая с запахом дымящегося котла, где варилась конина с лапшой. На третий день кочёвки Айгуль нашла в сумке с
Лена, пятнадцать лет, каждое утро выходила из хрущёвки с облупившейся зелёной дверью и шла вдоль железной дороги к заброшенному дому на окраине. Там её ждал Витя, в засаленной куртке с выгоревшими нашивками — он чинил старый мотоцикл «Иж», доставшийся от отца. «Опять масло на юбке посадишь», — ворчала Лена, подавая гаечный ключ. Он смеялся: «Стирать будешь у реки, заодно рыбу на уху поймаешь». После работы над железным конём шли к обрыву, где Лена читала потрёпанный томик Цветаевой, а Витя
Сергей вылез из «Жигулей» возле полузаброшенной гостиницы в Торжке. На ресепшене женщина с фиолетовым маникюром жевала «Орбит»: *«Пятый номер свободен, но душ только в коридоре»*. В комнате пахло сыростью — он разложил на кровати карту с пометками маршрута до Питера и сломанный компас деда. В кармане зазвонил Nokia 3310: *«Сережа, мать спрашивает, когда квартплату пришлешь?»* — голос сестры Лены, как всегда, хрипел от сигарет. Он выключил телефон, достал бутылку «Балтики» и глянул в окно: через
Лера, в замшелой куртке с оторванной пуговицей, каждое утро протирала подоконник в школьной библиотеке, пока за окном грузовики сбивали снег с асфальта. Её младший брат, Санька, 14 лет, тайком курил за гаражом «Заря», где Максим, его друг с обветренными руками от работы на металлопрокате, копался в моторе «Жигулей» шестой модели. «Опять масло менять будешь?» — Санька бросал окурок в сугроб, а Максим, не отрываясь от двигателя, бурчал: «Не болтай тут, иди уроки учи». По вечерам Лера находила на
Знаешь, есть такие фильмы, после которых словно камень на душе оседает... Помню, смотрел историю про женщину — она сквозь войну, страх и безумие пробирается к мужу в самое пекло. Не героиня с плаката, нет: спотыкается, плачет, грязь по колено, а идёт. И ведь понимаешь — шансов-то ноль, но эта её упрямая надежда... Будто смотришь в окно чужой боли. После титров сидел, в потолок смотрел — так всё невысказанное в горле комом. Жизнь же она, понимаешь? Не про войну даже, а про то, как любовь иногда