Розали Уильямс

Холмс, развалившись в кресле с потрёпанной газетой, щурился на пятно сажи над камином. За окном на Бейкер-стрит грохотал омнибус, а миссис Хадсон громко переругивалась с молочником, требуя скидку за прокисший товар. Ватсон, роняя пенсне, тыкал пером в записи о пропаже изумрудов лорда Уэтерби — все улики указывали на сломанный замок в библиотеке. «Слишком очевидно, — проворчал Шерлок, разглядывая под лупой волокна ткани с подоконника. — Настоящий вор оставил бы следы когтей. Здесь работала
Знаешь, есть такая история – про парнишку из глубинки, который днями напролёт тренькает на арфе. Ну, как тренькает… Мечтает, что станет вторым Орфеем, а вокруг только коровы мычат да отец орет: «Хватит дурью маяться!». И вот однажды он, с горящими глазами и разбитым сердцем, срывается с места – рванул в город, чтобы доказать всем (и в первую очередь себе), что его музыка не просто ветер в поле. А параллельно там… О, это вообще шедевр! Сама Смерть, понимаешь, взяла и забила на свою мрачную
Вот как это вышло: Представляешь, начинается всё с того, что Ватсон врывается в квартиру на Бэйкер-Стрит — сердце колотится, руки дрожат. Шерлок-то его, говорят, чуть ли не при смерти! А миссис Хадсон в прихожей чуть не плачет: «Третий день валяется, даже трубку не курит!» Ну, Ватсон, конечно, в шоке — такого он своего друга еще не видел. Тот бледный как полотно, глаза лихорадочно блестят, бормочет что-то про «восточную лихорадку»… И ведь сразу ясно — не просто простуда. Нет, это дело темное,
Знаешь, иногда кажется, будто кто-то взял старую записную книжку Конан Дойла, вытряхнул из неё пыль викторианских улиц — и вот они, истории о Шерлоке, оживают снова. Не как музейные экспонаты, а будто только вчера написанные. Помню, как впервые наткнулся на эти адаптации: трубка, скрипка, этот вечный туман за окном… Боже, да там даже тени на стенах Бейкер-стрит будто шепчутся о нераскрытых делах. Честно? Иногда ловлю себя на мысли, что Уотсон — прямо как мой старый приятель. Сидишь, читаешь его
Ох уж этот Шерлок! С ним никогда не соскучишься — то он в каком-то буковом лесу запутается, будто грибник после дождичка, то вдруг вляпается в историю с греческим переводчиком, где даже я, честно говоря, к третьей трубке перестал понимать, кто кого предал. А Ватсон? Тот как тень болтается рядом, то перочинный нож подаст, то философски вздохнёт — мол, опять ты нас в болото завёл, дружище. Представляете, даже норвудский строитель с его кирпичами и тайными ходами — и тот не устоял перед