Чхве Су-джон

Минхо, в потёртой кепке и с рюкзаком, забитым конспектами, перебегает улицу возле станции Хондэ. Соён толкает его локтем: *«Опять не спал? От тебя пахнет энергетиками»*. Он морщится, поправляет очки, пока они пробираются через толпу к крошечному кафе «Белый кролик», где Джису уже разливает имбирный чай в треснутые кружки. За соседним столиком студенты спорят о профсоюзных митингах, а хозяйка, миссис Ким, ругает повара за пережаренные тосты. Соён достаёт из сумки листовки с графиком стачек —
Ли Джун, бывший солдат с шрамом через левую бровь, возвращается в деревню Сокчхон после пяти лет службы. Вместо глиняных крыш и смеха детей — пепелище, вонь горелого риса и труп лошади у колодца. В развалинах амбара он находит Миён, дочь старосты, перевязывающую рану отцу: *«Они взяли зерно, скот… Сынков угнали строить стену на север»*. Ли Джун разминает онемевшие пальцы — на кистях следы от кандалов — и достает из-под камня ржавый топор: *«У Чхве в ущелье еще дымок из трубы. К вечеру соберем
Знаешь, есть такая история про парнишку — сына раба, Чан Бо-го. Все звали его Кунбок, и, кажется, сама жизнь с пелёнок ему шептала: «Сиди тихо, не высовывайся». Но он же не из тех, кто слушается. Срывается с места — рванул из родного дома куда глаза глядят, в Китай, мол, там удача ждёт. Ага, щас! Приезжает — и опять в кабалу, будто замкнутый круг. Серьёзно, у меня аж зубы сжимались, когда это представлял: ну как так-то? Из огня да в полымя... Но этот Кунбок — упрямый как осёл. То ли характер,