Роланд Шрегльманн

В Берлине, в пятиэтажке с облупившейся краской на балконах, Хельга, 68 лет, каждое утро протирает пыль с фарфоровых слоников, подаренных покойной свекровью. Её муж Вальтер, бывший инженер, 72, сидит на кухне с газетой *Berliner Morgenpost*, ворчит: «Опять цены на газ выросли — скоро будем дрова рубить». Вечером, пока Хельга перебирает старые фотографии (вот она в юбке-колоколе у Бранденбургских ворот, 1973), Вальтер внезапно роняет: «Может, махнём в Испанию? Там у Клаудии из пятого вино
Ханнес, худощавый парень в очках с потёртой оправой, разгружал коробки с типографской краской в подсобке своего деда на улице Шпреевальд. Запах гниющей бумаги и металлических печатных форм висел в воздухе, как постоянный спутник. Однажды между старыми клише он нашёл конверт с инициалами E.R. и фотографией девушки у разрушенной колокольни. «Лукас, посмотри — тут даты с 44-го по 47-й», — прошептал он другу, проводя пальцем по выцветшим чернилам. Соседский пёс Густав, вечно спавший у входа, вдруг
В Берлине начала 90-х Ленц, гитарист с выцветшим пиджаком от «Die Ärzte», и Роза, басистка с татуировкой гриффа на запястье, собирают подпольные концерты в подвалах Шёнеберга. Их группа «Rostige Saiten» играет на развалинах фабрики, где раньше шили форму для погранвойск. Ленц вечно ковыряется в усилители с приклеенной фоткой Нико, а Роза торгует кассетами с записями возле станции «Варшауэр штрассе», меняя их на сигареты «Club». «Опять эти пьяные пограничники шастают у склада, — бросает Ленц,