Мирослава Филиппович

Ольга Семенчук, в белом халате с потёртыми рукавами, разгружала коробки с бинтами в подсобке райбольницы. Запах сырости смешивался с резким ароматом хлорки. «Эти сроки годности уже как мои студенческие конспекты», — бросила она санитарке Марине, указывая на этикетки. Главврач Николай Григорьевич, в коричневом пиджаке с пятном от кофе, прервал её: «Закупки отложили. Будешь колоть анальгин вместо обезболивающего — других вариантов нет». Вечером, за чаем в кабинете с треснувшим окном, фельдшер
Вера Ковальчук, хирург в полуразрушенной больнице села Заречное на Харьковщине, утром обнаруживает пустые шкафы в аптеке. Фельдшер Николай, перебирая пузырьки с этикетками «1998», бросает: «Аспирина нет, даже йод закончился». Она берет ключи от старой «Таврии», едет в райцентр — дорогу размыло, машина вязнет в грязи. На обочине видит мужчину, присевшего на корточки: Андрей Гончаренко, фермер, порезал ногу ржавым листом металла. «Доктор, хоть веревкой перетяни, а то истеку», — смеется сквозь
Мария Коваль, 27 лет, разбирала старый комод в доме бабушки под Львовом, когда нашла потрепанный дневник 1946 года. На страницах мелькали имена незнакомых родственников, а между листами выпала карта Карпат с пометкой «Не вскрывать». «Ты вообще понимаешь, что копаешь?» — спросил Данил, младший брат, разглядывая желтые фотографии в рамке. Мария проигнорировала: на следующий день она уже ехала в село Голоско, где в архиве местного костела обнаружила запись о пропаже девушки с ее именем в 1947-м.
Марьяна, в потертой кофте с капюшоном, каждое утро толкала Олега в бок, пока он спал на раскладном диване. «Ты опять будешь обещать, что вернешь? У меня уже полкошелька квитанций на твою долю», — шипела она, пока варила растворимый кофе в хрущевке на Оболони. Олег, не открывая глаз, бурчал: «Послезавтра точно, контракт подписываю», — и натягивал куртку с дыркой на локте. Его «фриланс» сводился к перепродаже б/у телефонов на рынке «Юность», где Лиза, сестра Марьяны, торговала вьетнамским лаком
В дождливом Киеве студент-программист Андрей Шевченко подрабатывает в круглосуточном кофейне «Черный квадрат» возле станции метро «Лукьяновская». Во время уборки в подсобке он находит потрепанный блокнот с пометкой «Для референции» — внутри схемы энергосистем города, распечатки переписки чиновника из КГГА и чертежи странного устройства, напоминающего трансформатор. Андрей забирает блокнот домой в хрущевку на Оболони, где его соседка-художница Оля, рисуя плакаты для протестов у Верховной Рады,
Надя, 34 года, работает в аптеке на Подоле. Каждое утро она развешивает детские рисунки Лизы, своей восьмилетней дочери, на холодильнике в хрущевке на Оболони. После работы — свидание с Сергеем из Tinder: он опаздывает, заказывает борщ без сметаны, спрашивает: «А ты точно одна воспитываешь?». Дома Лиза просит помочь с математикой, а сосед Василий стучит по батарее, потому что Надя опять затопила его балкон. В пятницу подруга Ира уговаривает в баре «Кропка»: «Найди хоть электрика, чтобы лампу
Максим, электрик из киевского спального района, нашел в старом холодильнике на свалке возле рынка «Юность» потрепанный блокнот с выцветшей надписью «Що написано…». Решив, что это шутка, он нацарапал внутри: *«Хочу, щоб все саме робилось»*, и забыл про находку. На следующий день его треснутый Honor сам зарядился до 100%, а соседка Оля, с которой он неделю переругивался из-за лужи в подъезде, внезапно принесла ему банку маринованных огурцов. «Ти вже пофіксив той щиток?» — спросила она, глядя в
В дождливом Киеве, на Подоле, 23-летняя Оля Степанюк рисует граффити на стене полуразрушенного завода. Ее рваные кроссовки в пятнах акрила, пальцы вечно в синих подтёках от дешёвой краски. «Ти знову спалила мою куртку?» — кричит соседка Ира, указывая на прожжённую ткань у печки-буржуйки. Оля молчит, ковыряет штукатурку мастихином: аренду мастерской не платила три месяца, греется кострами из старых рам. По вечерам бегает на «Троещину», где её младший брат Юрко продаёт самодельные комиксы возле
Оксана, в засаленном фартуке с надписью «Кафе Василий», вытирала стойку, когда Алексей ворвался внутрь, споткнувшись о порог. Его портфель шлёпнулся на пол, рассыпав бумаги с печатями «КиевГазСтрой». Она протянула ему чашку с трещиной: «Без сахара, правильно?» Он кивнул, поправляя галстук, и вдруг локтем задел стакан — коричневое пятно поползло по договору аренды. «Извините, я…» — «Не беда, — перебила она, доставая тряпку. — У нас тут каждый второй клиент воду проливает, третий — документы». За