Херберт Бергхоф

Джек Морроу, слесарь с завода «Гранд Стил» в Питтсбурге, каждое утро протирал пятна мазута на робе тряпкой, пропитанной керосином. Его соседка, Эдна, продавщица из аптеки на углу Бейкер-стрит, кричала ему вслед: «Опять без завтрака? Дохлая крыса в печке — и та жрет!» В цеху, где гул станков заглушал речь, Джек находил под своим верстаком записки с цифрами — координаты заброшенного дока у реки. Там рыжий парень по кличке Болт предлагал «дело»: «Слышь, у них вагоны с никелем идут под списание.
В Нью-Йорке, среди дымящихся фабричных труб Бруклина, семья О’Хара пытается выжить после смерти отца-докера. Старший сын, Джек, 19 лет, тайком подрабатывает в порту, разгружая ящики с бананами, пока младшая сестра Мэй, хромая из-за детского полиомиелита, торгует газетами на углу Бродвея. «Сколько ещё? — спросила она, пряча монеты в поношенный носок. — Хватит на хлеб, но не на лекарства», — буркнул Джек, поправляя кепку с оторванным козырьком. Их жизнь меняется, когда в мусорном баке за
Представь: дочь какого-то важного чиновника и уличная бунтарка... Казалось бы, что у них общего? Совершенно разные вселенные, но обе застряли в одном дерьме — одиночестве. Случайно пересеклись в тот самый момент, когда все вокруг кажется фальшью, а хочется просто сжечь этот гребанный мир взрослых с их правилами. И вот они уже носятся по улицам Нью-Йорка 80-х, где каждый переулок — своя вселенная. Интересно, куда их занесёт эта безумная воля? Таймс-Сквер в те годы — это же дикость! Неоновый ад,
Знаешь, история эта — будто кусок жизни, выхваченный из серых улиц Нью-Йорка. Вот представь: старик Гарри, седой, как декабрьский снег, всю жизнь проторчал в квартирке, а тут бац — выкинули на мороз. Дом-то под снос, понимаешь? Ни тебе компенсаций, ни слезных прощаний — просто дверь в спину и свободен. А у него ведь даже сил в кулаке не осталось, чтобы кулаком потрясти. Деньги? Да там, наверное, в карманах мыши свистят. И ведь смех сквозь слезы: единственный, кто с ним остался — кот. Этот рыжий