Данило, механик из Сараево, каждое утро заваривает кофе в жестяной турке, пока его соседка Амина стучит в стену — просит одолжить сахар. Его мастерская на окраине города, рядом с заброшенной фабрикой "Энергоинвест", пахнет машинным маслом и пылью. В пятницу, когда дождь залил улицу Бранильца, к нему притащили «Опель-кадет» 1987 года с пробитым радиатором. "Смотри, не перегревай патрубки", — бросил Данило ученику, вытирая руки об рваную куртку. В тот же день в Белграде Елена,
В ателье "Златные игле" на окраине Белграда Мира, худенькая швея с татуировкой дракона на запястье, чинит поношенный пиджак клиента. Запах старой шерсти смешивается с ароматом кофе из автомата. «Петрович опять пил за работой — петли кривые», — бормочет она, выдергивая нитку зубами. В подкладке находит пожелтевший ярлык с координатами 44.7866° N, 20.4489° E и каракулями: «Лука, верни долг». За дверью грохочет трамвай №2, а клиентка в меховой шапке стучит каблуком: «Моё платье на завтра
Вот история, которая одновременно и смешная, и грустная до мурашек. Представь: чудик-инженер Лука роет тоннель аж до самых Балкан — мол, соединимся с миром, а то задыхаемся тут в изоляции. Ну типичный фанатик идеи, у него даже лопата, наверное, вместо подушки. А жена его, Ядранка — певица с причудами, то вокализы выводит под луной, то в пустоту смотрит, будто видит то, чего другим не дано. Их сын Милош... Бедолага, парень вечно с мячом, но ноги как деревянные — гоняет по полю, а толку ноль. Всё
Знаешь, есть такие фильмы, после которых как будто пепел на языке остаётся? Вот этот — точно из тех. Смотришь, а в груди холодок: он же про нас, про 90-е, про тот адок, когда страна сама себя рвала на куски. Брат на брата, сосед на соседа — и всё это под треск автоматов и вонь горелой надежды. Самое жуткое даже не кровь на экране. А то, как камера ловит детские глаза — широкие, чистые, которые постепенно мутнеют от всей этой мерзости. Как будто невинность не убивают сразу, а душат медленно, по