Погружаясь в мир, наполненный одиночеством и роскошью, мы встречаем Джудит — успешную 50-летнюю женщину, чья жизнь вращается вокруг рекламного бизнеса. Внешне она кажется уверенной и независимой, но за фасадом скрывается глубокая пустота, оставшаяся после утраты мужа. Вечера Джудит проводит в полном одиночестве, лишь изредка позволяя себе маленькое утешение — услуги молодых людей, которые на
Жан-Люк приехал в Марсель из Алжира в декабре, когда порт затягивало солёным туманом. Его отец, Пьер, держал винный магазин на rue Saint-Ferréol — крохотную лавку с дубовыми бочками и потёртыми этикетками «Шатонеф-дю-Пап». «Ты будешь торговать, а не философствовать», — бросал Пьер, разбирая посылку с бургундским. Жан-Люк, пахнущий дезодорантом «Brut», протирал пыль с бутылок 1987 года, ворча:
Элен, с потрескавшимся лаком на ногтях, нашла в кармане пальто мертвого брата смятый чек из кафе на rue de Belleville. На обороте — цифры, выведенные его почерком: *14-9-3-21-1-19*. Она позвонила Люку, его старому напарнику по стройке: «Ты помнишь, он говорил про грузовики с бетоном?» В трубке хрипело, потом глухой голос: «Не лезь. У них везде глаза». На следующее утро в ее квартире пахло горелым
Знакомьтесь с этим чудаком — живет себе в глухой пустыне, куда даже ядерные взрывы заезжают погреться. Вдовец, замкнутый как ракушка, годами коротает время в треснувшем трейлере, мастерит кукол из проволоки и тряпья. И ведь свято верит, что в этих страшненьких созданиях живет магия! То ли от одиночества крыша поехала, то ли радиация шалует — но он шепчет им по ночам, как детям, ждет, когда мир
Эрих Браун, седой ветеран с шрамом на щеке, каждое утро вытирал стойку кафе у КПП «Чарли», пока его дочь Лена, в растянутом свитере поверх джинс, замешивала тесто для штоллена. В зале с потрескавшимся витражом «Верблюд в пустыне» толпились студенты с конспектами, обсуждавшие Хабермаса, и пожилые женщины в платках, шептавшиеся о подорожании маргарина. Запах жареных карривурст смешивался с горечью