В осенние сумерки 1938 года, когда тени сталинских репрессий опутывают страну, сотрудники НКВД арестовывают молодого и перспективного ученого, обвиняя его в антисоветской деятельности. Сергей Королев, одаренный инженер и мечтатель, оказывается в застенках, где его ждет череда жестоких допросов и пыток. Следователи не щадят ни времени, ни сил, чтобы вырвать у него признание, но перед зрителем
Сергей, Виктор и Олег — оперативники из провинциального отдела. Утром они выезжают на разбитой «Волге» к рынку, задерживают перекупщика, который торгует палёными запчастями из-под полы. Виктор, щурясь от солнца, шутит: «Опять эти резиновые сапоги конфискуем? У меня в гараже уже склад». Олег молча пинает колесо припаркованной «девятки», проверяя документы у водителя в выцветшей кепке. После смены
Марк, бывший инженер, копался в проводке дизель-генератора, когда Анна нашла последнюю банку тушенки за 2011 год. «Съели всё, даже корм для хомяков», — бросила она, стуча банкой о стол из сваренных труб. В бункере под Калугой, рассчитанном на пятерых, остались трое: Марк, Анна с облупившимся лаком на ногтях и Петрович, который часами крутил ручку рации, ловя хрипы частот. В углу валялись пустые
Игорь Коваль, слесарь с мясокомбината в Жодино, каждую субботу пробирался в заброшенный ангар за автостанцией. Там, среди ржавых бочек и пахнущих соляркой тряпок, он расставлял холсты, купленные в минском хозмаге по скидке. Настя, его жена, ворчала: «Опять краской воняешь. У Славки вон машину купил, а ты как дурак с кистями возишься». В четверг на родительском собрании учительница рисования Алёна
В промозглом подъезде хрущёвки на окраине Нижнего Новгорода 17-летний Кирилл Морозов ковыряет отколовшуюся плитку перочинным ножом. За спиной — рюкзак с консервами, свёрнутым в трубку планом теплотрасс и потрёпанным блокнотом, где химическим карандашом выведено: *«Через неделю — либо вперёд, либо под колёса»*. В квартире №34, где пахнет сыростью и старыми газетами, он прячет под половицей ключи
В пригороде Нижнего Новгорода инженер Алексей Гордеев, ковыряясь в двигателе старого «Москвича», услышал гул. Сперва подумал — вертолёты с соседнего полигона, но небо почернело от треугольных объектов. «Марин, тыри телефон, снимай!» — крикнул жене, вытирая руки об промасленную тряпку. Через час по «Первому» прервали эфир: дикторша с дрожью в голосе зачитала про «массовые галлюцинации». Алексей
Сергей Соколов, бывший следователь с подрагивающими от нервного тика пальцами, возвращается в свой провинциальный городок под Воркутой. В кармане потёртой кожанки — письмо от анонима: *«Катю нашли в шахте №4, но это не она»*. Он заселяется в гостиницу «Северная», где обои отклеиваются клочьями, а из крана течёт ржавая вода. В баре на углу Сергей сталкивается с Петром, своим бывшим напарником,
Лида, учительница из провинциального городка под Тверью, каждое утро варит овсянку на газовой плите, пока муж Сергей ворчит на сколотый край чашки. «Опять эта каша», — бросает он, застегивая спецовку с пятном машинного масла на рукаве. Их дочь Аня, пятнадцать лет, щелкает семечки у окна, за которым виден покосившийся забор и маршрутка с запотевшими стеклами. Вечером Лида находит в бабушкином
Лиза, в синяках после ночной аварии на Садовом кольце, лежала в палате с треснувшим плексигласовым окном. Света, в выцветшем халате с пятном от йода, перевязывала ей руку, украдкой разглядывая золотой браслет пациентки. «Ваш муж звонил, — сказала она, нажимая на кнопку старого аппарата ЭКГ, — спрашивал, когда выпишут». Лиза отвернулась к стене с отслоившейся краской: «Скажете, что умерла».
Волонтерский центр на Подоле, Киев. Олег, 32 года, в рваной куртке с нашивкой «Кропива», сортирует коробки с тушенкой и бинтами. «Сколько раз говорить — антибиотики в холодильник!» — бросает он Марине, студентке-медику, которая пытается пристроить на полку банку с домашним вареньем от бабки из Чернигова. По вечерам они грузят «Таврию» с пробитым глушителем — два рейса до Краматорска, обратно
Анна копалась в бабушкиной комоде на Садовой улице, 14, выгребая пачки старых квитанций и потрепанный альбом с выцветшими фото. Под слоем льняных салфеток нащупала коробку из-под папирос «Беломор» — внутри рассыпались конверты с шершавыми штампами «1942». В первом письме дрожащий почерк: *«Катя, сегодня отстояли очередь за хлебом. 125 грамм. На Петроградской взорвали трамвай…»* Соседка Марфа
Знаешь, что меня каждый раз поражает? В России ежегодно исчезает больше 100 тысяч человек. Ты только вдумайся — каждый пятый так и остаётся призраком, историей без конца. И ведь кто-то же должен их искать, правда? Вот, слышал, несколько лет назад в Москве создали спецотдел — ребята, которые днём и ночью копаются в этих исчезновениях. Представь: никаких громких перестрелок, супергеройских трюков.
О, вот это история! Представь: ребята из офисной высшей лиги — костюмы, тачки премиум-класса, кредитки с лимитом "ой, мамочки". А внутри — тоска зелёная, как кактус в углу переговорки. Ну и как они спасаются? Да кто во что горазд! Вот Вадик, например. Сидит на планерке у директора, кивает важным менеджерам… а сам — шмыг под стол! И там, при свете айфона, глотает статьи про переломы и
Знаешь, история эта — как удар под дых. Представь: пацану тринадцать, детдом, и тут он вляпался в убийство — даже не сам, а так, рядом стоял. Ну и что делать? Естественно, драпать со всех ног из этого ада. Причем не куда-нибудь, а прямиком в Москву. А там — бац! — ловит его центр для "трудных". Вот ирония: сбежал от проблем, а они как тень прилипли. Но тут самое интересное. В этой
Жить без мамы — штука не из лёгких, даже если тебе 11, ты бойкий как бес и умнее половины взрослых дядек. Вот Егорка Бородин знает об этом не понаслышке. Папа-археолог Сергей, хоть и гений в своём деле, но в быту — хоть святых выноси. Ну и кто, спрашивается, должен наладить жизнь? Сам малец и взялся за дело: ищет папе идеальную жену, а себе — ту самую, «настоящую» мамку. Честно говоря, я бы на