В аэропорту Орли Лиза, 34 года, сортирует багаж в синей униформе с потёртыми локтями. Каждое утро она покупает круассан у вьетнамского продавца в зоне вылета — тот всегда кладёт лишнюю порцию джема «Бонн Маман». Её брат Антуан, пилот региональных рейсов, спорит с ней в подсобке: *«Опять взяла мой шарф? Видишь же — на нём пятно от кофе»*. Он прячет бутылку коньяка в сумке с картами полётов, пока Лиза пересчитывает чаевые из автомата для чистки обуви. По вечерам они едут на её раздолбанном
В Париже 1848 года Виктор Гюго, ссутулившись над чернильницей в мансарде на Рю Сен-Антуан, переписывает памфлет против президента Луи-Наполеона. Его дочь Адель, прижимая к груди пачку нелегальных газет, стучит каблуками по скрипучим ступеням: «Отец, у гавани опять обыски — спрячьте письма Лефевра». Гюго, не отрываясь от бумаги, кидает ключ от потайного ящика в шкафу с фарфором. Внизу, в кабачке «У разбитого фонаря», поэт Шарль Бодлер разливает абсент по стаканам, прикрывая собрание
Знаешь, иногда кажется, что люди сами себе создают проблемы. Вот взять этих супругов — Жан-Пьер, типичный французский аккуратист, и Натали, которая, видимо, вечно мечтала о пушистом апокалипсисе. И ведь завели бульдога! Не того милого увальня с морщинками, а этакого ходячего хаоса в собачьей шкуре. Назвали Трезором, ирония судьбы, да? А дальше — цирк. Этот пес словно прирожденный саботажник: Жан-Пьеру кроссовки в лохмотья изодрал, газету в момент в конфетти превращал, да еще и храпел, как
Вот как можно переосмыслить этот сюжет, добавив эмоций и неформального стиля: Знаете, что меня всегда цепляло в истории Наполеона? Вот представь: величайший гений тактики, который пол-Европы под себя подмял, а теперь гниёт на каком-то острове посреди океана. Святой Елена... Даже название звучит как насмешка. Три тысячи англичан вокруг — не армия, а позолоченная клетка. И что, всё? Кончится тем, что он будет коротать дни, глядя на волны, как пенсионер на даче? Не верю. Ну не может такой человек
Представляешь, жил-был дед Лео — седой, бойкий, в семьдесят лет ещё огонёк не потух. Трое сыновей у него: Давид, Макс и Симон. Да только давно они друг с другом не разговаривают — то ли из-за денег поругались, то ли из-за старых обид. А Лео-то что? Сидит в тихой квартире, фотографии перебирает да думает: «Да как же так, всю жизнь вкалывал, а теперь даже на воскресный обед не соберу их?» И понеслось! То он внезапно «заболевает» — срочно всем приезжать, мол, последняя воля. То наследством