Мииа Терво

Юха, 27-летний сварщик с верфи в Хельсинки, каждое утро заворачивает в промасленный платок бутерброд с копчёной олениной. В кармане — потёртая фотография деда в военной форме на фоне маяка Ханко. После смены, пока чистил болгаркой ржавые листы, нашёл в металлоломе схему с пометкой «Põhjala-3», обведённую детским почерком. «Ты это видел?» — спросил он у напарника Матти, тыча пальцем в цифры 1967. Тот пожал плечами: «Сдай в архив, если не хочешь проблем». Вместо этого Юха сел на ночной паром в
Элиас копался в рюкзаке, доставая смятый пакет с бутербродами, пока Лина всматривалась в лед на озере Инари. «Твой отец говорил про эти вспышки?» — спросил он, отламывая кусок хлеба. Она молча достала из кармана потёртый компас, стрелка дёргалась, будто пыталась вырваться. В их посёлке под Рованиеми уже неделю не работали спутниковые тарелки, а в школе шептались, что старый маяк на сопке светится красным — как в 1986-м, когда пропал отряд геологов. Лина наступила на хрусткий снег: «Он ушёл