Артур Войтецкий

Иван, бригадир из совхоза «Рассвет», каждое утро объезжал поля на рыжем тракторе с проржавевшей выхлопной трубой. В деревне Глуховке у него оставалась мать, Агафья, которая вязала носки из старой шерсти и повторяла: *«Хлеб нонче дорожает — береги копейку»*. В соседнем доме жила Мария, учительница, переехавшая из Ленинграда. Она носила клетчатый платок и учила ребят считать на яблоках, пока Иван чинил у школы забор. *«Самовар вскипел, заходи, коли не спешишь»,* — кричала она, когда он проходил
Вот, представь: обычный парень, Митька, семнадцать лет — война его аж в сибирской глухомани застала. Ну, думаешь, тыл, тишина, ничего страшного? Как бы не так! То голод, то потери, то такое, о чём даже вспоминать страшно. А люди... Боже, как же их много было — тех, кто последнюю краюху хлеба оторвёт, чтобы чужого ребёнка накормить. Мужики с обмороженными руками лес валят, бабки в стужу валенки вяжут для фронта — и всё молча, без геройских речей. Сам удивляюсь — как он, пацан, через весь этот ад
Знаешь, иногда старые фильмы пробирают до мурашек сильнее современных блокбастеров. Помнишь эти кадры, где море не просто фон — оно живое, дышит, шепчет что-то сквозь шум прибоя? Вот смотришь на героев, таких… настоящих, без глянца. У них лица в морщинах от солнца и ветра, руки грубые, а в глазах — тоска или упрямство, которое не сломишь даже штормом. Атмосфера… Боже, она пропитана солью и запахом смолы. Кажется, если прикоснуться к экрану, пальцы останутся липкими от морской воды. И эта
Вот, представляешь: 1918 год, только-только отгремела Октябрьская революция, а в этом затерянном городке на границе Польши и Западной Украины все круто перевернулось. Немцы сматываются — видимо, почуяли, что пришла пора уносить ноги. И тут же, как грибы после дождя, полезли эти пилсудчики — ну знаешь, те самые шовинисты с манией величия. А народ-то ведь не дурак: в подполье уже зреет сопротивление. Возглавил его Сигизмунд Раевский, мужик, который только из тюрьмы вырвался — вот где характер