Ясухару Хасэбэ

Кадзуэ, бывшая медсестра с татуировкой скорпиона на плече, сидит в камере токийской тюрьмы. Ее посадили за поджог клиники, где работал ее парень Такума — он слил данные о подпольных абортах якудзам. В коридорах пахнет дезинфекцией и рыбой из консервов, которые раздают по средам. «Ты думала, сбежишь от долгов?» — шипит надзиратель Ёсиока, бросая ей в лицо газету с заголовком о смерти ее младшей сестры. Кадзуэ рвет страницу на полосы, прячет осколок от лампы в матрас. Через три месяца ее
«О, этот фильм! Помните тот самый, где два копа-психованных носились по городу как угорелые, а вокруг все взрывалось и летело в тартарары? Блин, я впервые увидел его лет в десять на старой кассете у друга — экран трещал от перегрузок, звук хрипел, но мы слопали это всё, как горячие пирожки. Такое ощущение, будто режиссер взял все штампы боевиков 80-х, засунул в блендер, добавил безумия на троих и вылил на экран. Драки там — не про «красивые удары», а про то, как герой влетает в стену, матерится
О, этот фильм! Помню, как впервые увидел его у друга на видеокассете — экран трещал от перегара восьмидесятых: выгоревшие крыши машин, копы в кожанках, которые вели себя как сбежавшие из цирка медведи. Там же главный герой, вечно с сигарой в зубах, словно решил, что он не полицейский, а каскадёр в блокбастере. Каждая погоня — будто кто-то смешал «Терзкий и красивый» с фейерверком: машины летят в воздух, взрываются ниоткуда, а тебе просто хочется кричать: «Да вы вообще с ума сошли?!». А этот их