Евгений Гинзбург

В школе на окраине города Саша, в потёртой кожанке, каждую перемену дежурит у окна третьего этажа, чтобы поймать взгляд Маши из параллельного класса. Она, вязаный шарф до подбородка, перекидывает ранец через плечо и торопливо выходит во двор — там её ждёт подруга Лера с пачкой жвачек «Love is…». «Опять уроки прогуляешь?» — бросает Лера, разминая застывшие пальцы в перчатках без пальцев. Саша, придумывая повод, подходит к ним, роняя учебник по алгебре. Вечером они толкутся у киоска с чебуреками:
Петя, Вова и Галя решают сплавиться по реке на самодельном плоту до соседнего посёлка — Галя уверена, что её пропавший дед, старый геолог, мог уйти туда на поиски артефактов. Вова, достав потрёпанную карту из полиэтиленового пакета, ворчит: «Тут даже пристань не отмечена… Может, зря полезли?» Петя, затягивая узлы на верёвках, парирует: «Дед тебя бы за такие слова урезонил. Помнишь, как он про танки в болоте рассказывал?» Собирают рюкзаки: консервы, спички, фонарик «Жучок». У полуразрушенной
Марина, в растянутом свитере с пятном от кофе, сидела на скамейке возле Чистых прудов, дорисовывая в блокноте профиль Антона. Тот, в кожаной куртке с оторванной молнией, разбирал аккорды на гитаре у подъезда общаги МГУ. «Ты вчера опять прогуляла лекцию по культурологии?» — спросил он, затягиваясь сигаретой «Примы», которую ему одолжил сосед по комнате, Витя. Витя, механик-недоучка, вечно торчал в подвале с паяльником и старым магнитофоном, пытаясь собрать усилитель для рок-клуба. Вечерами они
Гена и Витька, пятнадцатилетние соседи из Минска, сбегают из пионерлагеря под предлогом поиска клада, о котором Витька вычитал в старом дневнике деда. С рюкзаками, набитыми бутербродами с колбасой и самодельным компасом, они прыгают в проходящий товарняк. "Ты уверен, что это Вологда?" — спрашивает Гена, разглядывая ржавый вагон. Витька, разворачивая карту, мажет кетчупом угол: "Там река должна быть, смотри — синяя линия". Ночью, у костра из сухих веток, они делят банку
Знаешь, смотрю я эту историю и ловлю себя на мысли: а реально ли сейчас, в нашем таком… раздробленном мире, найти место чему-то вроде сказки? Ну вот этим вещам — наивной мечте, большой любви, волшебству? Мы же все как в аквариумах живём: у каждого свой пузырь с правилами, своими «королями» (ну или начальниками офисными, ха-ха), охраной и кучей заморочек. Точно как в той сцене с жабьим болотом — все квакают по уставу, и шаг влево считается побегом! Мне кажется, авторы тут здорово подметили нашу
Знаешь, недавно наткнулся на старый фильм — экранизацию повести Вольтера, ту самую, которую, может, в школе мельком проходили. Сюжет вообще огонь: парень из племени гуронов — диковатый, но с душой — вдруг оказывается во Франции XVII века. Представляешь? Этот «дикарь» в париках и кружевах! Весь городок, как сумасшедший, носится вокруг него: то крестят, то манеры вбивают, то пытаются сделать «нормальным» человеком. А он, между прочим, только глазами хлопает — мол, вы тут все странные, честное
О, ты слышал про ту самую экранизацию Мопассана, где смешали аж три истории в одном? Ну, знаешь, там про деву из Руана с милым прозвищем Пышка — сразу представляешь что-то между трогательным и ироничным, да? Я сначала подумал: мюзикл по такому мрачноватому автору — это как совместить балет с похоронами. Ан нет! Зацепило, честно. Там и про войну, и про социальное неравенство, но через песни и какие-то почти цирковые номера — жесть, но работает! Особенно круто, что взяли не только «Пышку» (ту
Представляешь, парень поругался с женой — обычная бытовая взбучка, а в итоге вляпался в такую авантюру, что диву даёшь! Словно его швырнуло в прошлое через какую-то временную дыру: то ли сон, то ли реальность. То его в убийстве обвиняют, то красавица Вивиан на пути возникает — вылитая его супруга, только… другая. И всё это под аккомпанемент штормов, кораблекрушений и полного хаоса. А потом — бац! — просыпаются они на этом проклятом острове, куда волны выбрасывают обломки кораблей со всех эпох.