В дождливом Киеве, на Подоле, 23-летняя Оля Степанюк рисует граффити на стене полуразрушенного завода. Ее рваные кроссовки в пятнах акрила, пальцы вечно в синих подтёках от дешёвой краски. «Ти знову спалила мою куртку?» — кричит соседка Ира, указывая на прожжённую ткань у печки-буржуйки. Оля молчит, ковыряет штукатурку мастихином: аренду мастерской не платила три месяца, греется кострами из
Марина, в потёртом фартуке с пятном от свёклы, каждый вторник натирала паркет в трёхкомнатной квартире на Липках. Хозяйка, Ольга Николаевна, в халате от «Зингер», тыкала каблуком в трещину между плитками на кухне: «Ты *опять* соду вместо чистящего использовала? У Игоря аллергия». В холодильнике стояли банки с маринованными опятами — их привозила свекровь Ольги из Житомира, но Марине запрещали их
Игорь, плотник из Ивано-Франковска, и Петро, киевский менеджер с лоснящимися от геля волосами, договорились поменяться женами на месяц через сайт «Семейный аукцион». Оксана, в розовом халате и тапочках с помпонами, уезжает в квартиру Петро на Оболони, взяв с собой мешок картошки и иконку от сглаза. Марина, привыкшая к латте с корицей, едет в село, спотыкаясь о грядки с луком. «Ты хоть посуду
Лиза, 16 лет, переезжает с матерью из Твери в московскую хрущевку после гибели отца-шахматиста. В комнате с обоями в мелкий цветочек она находит его старую записную книжку с пометкой «Чёрный конь» и телефонным номером. В шахматном клубе на Ленинградском проспекте тренер Виктор, в мятом пиджаке и с запахом кофе, бросает: «Ты слишком эмоциональная для эндшпиля. Вот твой падаванский стиль». Лиза
Лиза, психолог с фиолетовым маникюром и привычкой теребить цепочку на шее, вела групповые сеансы в душном кабинете на втором этаже поликлиники. Её клиентка Аня, продавщица из «Пятёрочки», рыдала в кресле с облезлой обивкой: «Он даже мой торт не попробовал, сразу в холодильник сунул!» Максим, архитектор, случайно зашедший в кафе «Бублик» вместо «Буквоеда», услышал её монолог за соседним столиком.
Анна, учительница младших классов из киевской хрущевки, просыпается в комнате с обоями в ромашках, где на диване валяется гитара и пахнет подгоревшим кофе. Ее голос звучит чужим баритоном — теперь это тело Максима, 27-летнего безработного музыканта, который в это же время пытается натянуть на себя ее юбку-карандаш в квартире с видом на школу №143. «Ти що, з бджiл у головi?» — орет мать Максима,
Кирилл, пятнадцать лет, в рваных кедах, копался в ржавых трубах возле заброшенного завода. Лида, соседка по даче, в платье с выцветшими ромашками, нашла под куском шифера потрескавшийся дневник: *"Смотри, тут даты... 1986 год. Кто-то писал о пожарах"*. Они прятались от жары в полуразрушенной котельной, где пахло мазутом и мокрым пеплом. Вечером, разбирая находки на кухне с липкой
Гюльпери, худенькая девчонка с обветренными руками, каждое утро таскает воду из колодца в квартале Балат. Её отец, Ахмет-ага, проиграл в нарды последний меджидие, и теперь она стирает бельё в особняке Османа-бея на холме Нишанташи. В кухне, пропахшей кофе и кардамоном, служанка Фатьма шепчет: «Смотри, как Лейла-ханым пялится — опять её шаль испачкала пеплом?» Гюльпери скребёт медный поднос куском
Оксана в засаленной фартуке разливала кофе в кафе «Верба» возле киевского вокзала, когда Андрей в смятой рубашке заказал эспрессо. Его пальцы стучали по ноутбуку, а она заметила следы чернил на его запястье — как у ее брата-школьника. «Добавить сахар?» — спросила она, но он не услышал, уставившись в экран. Через неделю он вернулся, принеся книгу Шевченко, забытую на столике: «Вы… вы цитировали
Анна, студентка-архивист из Киева, нашла в старом чемодане деда потрепанный блокнот с координатами и кассету. На пленке — мужской голос, напевающий *«Ой, у вишнёвому садочку»* сквозь помехи. В углу записи мелькнуло: *«Львов, 12.04.1986»*. Дед, бывший инженер Чернобыльской АЭС, никогда не говорил о работе. «Хватит копаться в пыли», — бросила мать, вытирая руки о фартук, но Аня села на поезд до
Артём, бывший участковый с шрамом над бровью, приезжает в промзону Липки — ржавые гаражи, разбитый асфальт. Он ищет дочь Катю, пропавшую после вечеринки в заброшенном ДК «Металлург». В кармане у него смятая фотография: девочка в синей куртке стоит у киоска «Союзпечать». Местный бармен Грек, вытирая пивные кружки тряпкой с запахом рыбы, бурчит: *«Ты думаешь, я сроду не видел фоток? Беги к Славку,
Игорь Марченко, следователь из киевского ГУ МВД, каждое утро начинал с таблеток от давления — глотали их с крепким кофе из потрескавшейся кружки с надписью *«Лучшему папе»*. В старом доме на Оболони, где обои в гостиной давно отклеились у окна, он пересматривал записи по делу о пожаре в Харькове: там погибла его жена, Анна. Начальник Петренко, пахнущий дешевым одеколоном, бросал через стол папку:
