Линь Мэй вышла из такси на Эксибишн-роуд, перетянув чемодан с наклейкой «Chengdu Shuangliu Airport». В кармане куртки лежал пакетик ладжяоцзян — мать сунула его перед вылетом, пробормотав: *«На чужой еде горло опухнет»*. В общежитии на четвертом этаже она трижды проверила замок, пока соседка-индианка, Майя, не постучала с вопросом: *«Ты из химии? Препарируешь лягушек или сразу людей?»* Линь молча
Лида, библиотекарь с привычкой поправлять роговые очки, столкнулась лбом с Олегом у книжного ларька на Крещатике — он торопился на стройку, она перечитывала потрёпанного Паустовского. «Извините», — пробормотал он, поднимая рассыпавшиеся листы конспектов по истории архитектуры. Через три дня он принёс ей в читальный зал чёрный кофе в бумажном стакане: «Вы тогда про лекцию Барта спорили с девчонкой
Камила, 17 лет, в рваных кедрах и с рюкзаком, заваленным пустыми бутылками из-под агваардиенте, продирается через заросли коки у реки Сину. Ее брат Лукас исчез три дня назад, оставив на пороге хижины окровавленный нож для чистки рыбы и записку: *«Они в земле, там, где поют ягуары»*. В портовом городке Турбо старуха-гадалка, жуя листья коки, прошипела Камиле: *«Ищи слепого гамбитера — он знает
Марина, 34 года, печатала в типографии чехлы для телефонов с чужими семейными фото, пока не решила сама делать такие же. Закупила дешёвый пластик на «Алиэкспрессе», по вечерам клеила картинки на кухне. Муж Сергей, таксист, ворчал, что стол завален хламом: «Ты хоть посчитай, сколько на это уходит». Дочь Аня, восемь лет, носила в школу чехол с их старой фотки — Марина с Сергеем в «Макдоналдсе» на
Кирилл, худой парень в потертой куртке, каждое утро пробирался через заброшенный двор к полуразрушенному храму на окраине города. Там он подрабатывал — чинил кирпичную кладку, пока настоятель, отец Геннадий, ворчал о нехватке денег: *«Опять коммуналку повысили — хоть икону святой Матроны закладывай»*. В кармане у Кирилла лежал потрепанный блокнот с зарисовками узоров на куполе: странные символы
Надя, 14 лет, в рваных кедах с отклеенной подошвой, моет полы в харьковском интернате. Запах хлорки смешивается с ароматом булочек из соседней столовой — она крадёт одну, пряча под фартук. Подруга Ира, с татуировкой дракона на запястье, шепчет: *"Твоя мамка в том кафе на Сумской работает. Видела, как сигареты покупала"*. Надя копит гривны в жестяной банке из-под кофе: 327 — хватит на
В деревне Циншуй трещины на высохших рисовых полях напоминают паутину. Ли-Минь, девчонка лет двенадцати, таскает глиняные кувшины к колодцу, где вода уже пахнет тиной. «Опять полведра», — бурчит её младший брат А-Хао, вытирая пот со лба тряпкой. В храме богини Мацзу старейшина Чэнь вешает новую деревянную табличку с молитвой: «Раньше дождь приходил с запахами жасмина, а теперь ветер гонит только
Сергей Малышев приезжает в Выборг после десяти лет отсутствия, узнав о смерти отца. В квартире на улице Крепостной, 15 пахнет сыростью и старыми книгами. Мать, Людмила Аркадьевна, в растоптанных тапочках суетится у плиты: «Кредиты душат, полгода за свет не платили». На подоконнике — бутылка «Балтики» и фото 2003 года, где отец в цеху Ленинградского металлического завода стоит с перевязанной
В промерзшей ленинградской квартире, где обои отслаивались желтыми пятнами, скрипач Кирилл пытался настраивать инструмент дрожащими пальцами. За окном — следы от осколков на снегу, треснувшее стекло заклеено газетами. В дверь постучала Аня, медсестра из госпиталя: принесла пайку хлеба, завернутую в платок с вышитыми незабудками. «Завтра репетиция в филармонии, — сказала она, снимая промокший
Марина, 27 лет, снимает однокомнатную в хрущёвке на окраине Питера. На кухонном столе — банки с чабрецом и полынью из «Ленты», дешёвая свечка в форме сердца. Клиентка Ольга, парикмахерша из соседнего ТЦ, умоляет: *«Сделай так, чтоб Дима из пятого подъезда перестал с базара цветы таскать — пусть ко мне зайдет»*. Марина насыпает в мешочек сушеные лепестки, бормочет: *«Положи под порог, когда луна в
Дмитрий Сорокин, хирург из районной больницы под Нижним Новгородом, заметил, что вместо дорогих антибиотиков в аптечке лежат пузырьки с перемаркированными этикетками. Заведующий отделением, Валерий Петрович, в разговоре у подъезда с облупившейся зелёной краской бросил: «Тыща больных в месяц — всем не угодишь. Ищи вату, если совесть зудит». Димка начал снимать копии с накладных, пряча фотоаппарат
Эмир, 19 лет, моет столики в кафе *Фируз* на узкой улочке Кадыкёя. В кармане — потрёпанная тетрадь с набросками мостов через Босфор. Хозяин кафе, Мурат, кричит из-за стойки: «Эти бокалы сам потом перемоешь — опять разводы!» За соседним столиком Лейла, в синей куртке и с рюкзаком Истанбульского университета, роняет вилку. Поднимает, смотрит на его рисунки: «Ты это сам? Мне папа показывал похожее —
